Берта Зуттнер - Долой оружие!

Предстоит ли мне еще пережить и это горе, а затем впасть в неизлечимое умопомешательство, или я еще увижу торжество справедливости и человеколюбия, что может осуществиться именно теперь, когда стремленье к миру проникло во все слои общества и когда благое дело поддерживается целой системой далеко распространившихся союзов? Красные тетради — мой дневник — не содержать в себе более никаких заметок. Под 1-м февраля 1871 года я поставила большой крест и заключила тем историю своей жизни. Только так называемый протокол — синяя тетрадь, которую мы начали с Фридрихом и куда внесли все фазы идеи мира — обогатился с тех пор некоторыми добавлениями.

В первые годы, следовавшие за франко-прусской войной, я почти не имела случаев записывать что-нибудь, касавшееся идеи мира, не говоря уже о том, что моя душевная болезнь мешала мне следить за ходом общественных дел. А дела эти были в таком положении: две самые влиятельные нации континента были поглощены помыслами о войне; одна гордо оглядывалась на свои недавние победы, другая нетерпеливо ждала минуты отмщения. Только понемногу улеглись волны бурных чувств. По эту сторону Рейна, статуи Германии стали чествоваться немного менее; по ту сторону статуи города Страсбурга менее украшались траурным флером. Таким образом, десять лет спустя, можно было снова заговорить о мире. Блунчли, великий ученый по отрасли народного права — тот самый, с которым мой покойный муж вошел в переписку — обращался к высокопоставленным лицам и правительствам, узнавая их мнения насчет народного мира. В то время у молчаливого «боевого мыслителя» вырвалось известное изречение: «Вечный мир есть мечта, и даже нисколько не заманчивая».

«Ну, конечно, если б Лютер спросил папу, что он думает об отпадении от Рима, ответ получился бы неблагоприятный для реформации», написала я тогда в синей тетради рядом с вышеприведенными словами Мольтке.

Теперь, пожалуй, нет ни одного человека, который не лелеял бы этой мечты или, по крайней мере, не сознавался бы, что она прекрасна. Да, есть, наконец, и не мечтатели, а люди совершенно трезвого рассудка, которые стараются разбудить человечество от продолжительного сна варварской дикости и сознательно, дружно сплотиться вместе, чтобы водрузить белое знамя. Их военный клич: «война войне», а их лозунга — единственное слово, которое могло бы еще спасти Европу, стремящуюся к своей погибели путем бесконечных вооружений — это магическое слово: «Долой оружие!» Повсеместно — в Англии и во Франции, в Италии, в северных странах, в Германии, Швейцарии и Америке, — образовались союзы, старавшиеся путем общественного мнения и неодолимого давления народной воли склонить правительства к тому, чтобы они в своих будущих несогласиях обращались к третейскому суду других правительств, чтобы таким образом раз навсегда поставить на место грубого произвола — святое право. Что это не мечта, не бред, доказывают факты: спорные вопросы насчет Алабамы, Каролинских островов, а также и многие другие были уже улажены по этому способу. И не только люди без влияния и общественного положения — как некогда бедный американский кузнец — присоединяются к делу мира, нет, в списке его сторонников стоят имена членов парламента, епископов, ученых, сенаторов и министров. Сюда же надо причислить партии, приверженцы которой считаются миллионами, — партии рабочих, народа; в их программу, в числе важнейших требований, слово: «народный мир» внесено прежде всех других. Мне известно все это (большинство людей не слышит о том), потому что я поддерживала сношения с теми личностями, с которыми познакомился Фридрих в своей благородной цели. Что я узнала от них об успехах и планах общества мира, тщательно занесено мною в протокол:

Последнюю из этих записей представляет следующее письмо, присланное, в ответ на мой запрос, председателем лиги, имеющей главную квартиру в Лондоне:

«Ассоциация международного третейского суда и мира».

Лондон 41, Аутер Темпль, июль 1889 г.

«Милостивая государыня.

Вы почтили меня запросом о настоящем положении великого дела, которому посвятили свою жизнь. Вот мой ответь: ни в какую эпоху мировой истории дело мира не находилось в таких благоприятных условиях, как теперь. Надо полагать, что долгая ночь человекоубийства и разрушения скоро кончится, и мы, стояние на вершине человечества, кажется, видим зарю небесного царствия на земле. Многим может показаться странным, что мы говорим это в эпоху, когда свет, как никогда еще, переполнен вооруженными людьми и страшными машинами, готовыми начать свою проклятую работу; однако, если зло достигает высшего предела, всегда начинается поворот к добру. В самом деле, колоссальное разрушение, которым грозят эти колоссальные войска, вызывает всеобщее смущение, и вскоре удрученные народы должны подняться, чтобы в один голос воскликнуть своим руководителям: „Спасите нас и наших детей от голода, который нам угрожает, если настоящее положение вещей будет продолжаться; спасите цивилизацию и все приобретения, совершенные во имя ее великими и мудрыми людьми; спасите мир от возврата к варварству, хищничеству и зверству“.

„Но какие же признаки того, спросите вы, что скоро наступят лучшие времена?“ Я сам спрошу вас вместо ответа: — не служит ли только что происходивший в Париже съезд делегатов более чем от сотни обществ, имевший целью разъяснение международного согласия и установление такого порядка вещей, при котором справедливость и законы заменят грубый произвол, не служит ли он таким знамением и не представляет ли беспримерного события в истории? Не собрались ли там на наших глазах люди всех наций, с энтузиазмом и единодушием вырабатывавшие практические пути к великой цели? Не видали ли мы также в первый раз в истории — конгресса членов парламентов различных государств, которые высказались в пользу договоров, обязывающих все цивилизованные страны подчиняться при политических спорах — третейскому приговору облеченного высшею властью суда, вместо того, чтобы прибегать к массовому убийству? Кроме того, эти парламентские деятели обязались ежегодно устраивать съезды в одном из европейских городов для рассмотрения каждого случая, подающего повод к недоразумениям или конфликтам, чтобы потом склонять правительства к справедливому и мирному решению спорных вопросов. Все это, — с чем должен согласиться даже самый ярый пессимист — есть знамение того будущего, когда на войну станут смотреть, как на самую преступную глупость, какую только знает история человечества. Примите, милостивая государыня, уверение в моем глубочайшем почтении. Преданный вам Годжсон-Пратт».

Междупарламентская конференция, о которой упоминает Годжсон-Пратт — беспримерная в истории — происходила под председательством Жюля Симона. Привожу отрывок из его речи, произнесенной при открытии съезда: