Итало Звево - Самопознание Дзено

Доктор был очень взволнован, так как был свидетелем того, как мучается Ада. Он рассказал мне кое-что о проведенной ею ужасной ночи. Ему удалось убедить ее в том, что количество яда, принятого Гуидо, было так велико, что ему уже ничто не могло помочь. Будет просто ужасно, если она узнает, что это не так.

— На самом деле, — сокрушенно добавил доктор, — если бы я пришел на несколько часов раньше, он был бы жив. Вот, я нашел пустые пузырьки из-под яда.

Я взглянул на них. Сильная доза, по значительно менее сильная, чем в прошлый раз. На некоторых пузырьках я разобрал название. Веронал. Значит, просто веронал, а не с натрием. Как никто другой, я теперь мог быть уверен в том, что Гуидо не хотел умереть. Я никогда никому об этом не сказал.

Потом Паоли оставил меня, сказав, что я не должен сейчас пытаться увидеть Аду. Он дал ей сильное успокаивающее и не сомневается, что вскоре оно окажет свое действие. В коридоре из комнатки, где меня два раза принимала Ада, до меня донесся ее тихий плач. Она говорила какие-то слова, которые я не разобрал, но полные печали. Часто повторялось слово «он», и я представил себе, чт оона могла говорить. Она реконструировала свои отношения с бедным умершим. Они не должны были походить на те, которые она имела с живым. Для меня было совершенно ясно, что с живым она совершила ошибку. Он умер из-за преступления, в котором были повинны все: ведь он играл на бирже с общего согласия. Когда же настал час расплаты, они оставили его одного. И он поспешил расплатиться. Из всего его окружения один я был тут ни при чем, и тем не менее только я считал своим долгом ему помочь.

Бедный Гуидо лежал всеми покинутый, накрытый простыней, в своей супружеской спальне. Уже прочно затвердевшие черты выражали не силу, а глубокое изумление по поводу того, что он умер, хотя вовсе этого не хотел. На его лице, красивом и смуглом, застыл упрек. Разумеется, он был адресован не мне.

Я вернулся домой, чтобы поторопить Аугусту отправиться к сестре. Я был очень взволнован, и Аугуста, обняв меня, тоже заплакала.

— Ты был для него братом, — прошептала она. — И теперь я с тобой совершенно согласна: мы пожертвуем частью своего состояния, чтобы память о нем осталась незапятнанной.

Я позаботился о том, чтобы воздать моему бедному другу все необходимые почести. Для начала я повесил на дверь конторы записку, уведомлявшую, что контора закрыта по случаю смерти владельца. Затем сам составил траурное объявление. Но только на другой день с согласия Ады были сделаны распоряжения насчет похорон. Тогда же я узнал, что Ада решила сопровождать гроб на кладбище. Она хотела дать ему все, какие только могла, доказательства своей любви. Бедняжка! Я знал, какая это мука — угрызения совести на могиле! Я сам столько страдал после смерти отца.

Вторую половину дня я провел в конторе вместе с Нилини. Мы составили примерный баланс финансового положения Гуидо. Обнаружилось нечто ужасное. Был потерян не только весь капитал фирмы: если бы Гуидо пришлось отвечать за все, он должен был бы вернуть ей еще столько же.

Я бы с удовольствием поработал — именно поработал — на благо моего бедного усопшего друга, но ведь я умел только мечтать. Первой моей мыслью было посвятить всю свою жизнь его конторе, работая на Аду и ее детей. Но мог ли я быть уверен, что сумею делать это хорошо?

В то время как я заглядывал так далеко, Нилини, по обыкновению, болтал. Он тоже ощущал необходимость радикально переменить свои отношения с Гуидо. Теперь-то он понимал все! Когда бедный Гуидо обошелся с ним так несправедливо, он уже был болен той болезнью, которая довела его до самоубийства. Поэтому отныне все должно быть забыто. И он долго разглагольствовал о том, что так уж он создан. Он ни на кого не мог долго таить зла. Он всегда любил Гуидо и любит его до сих пор.

Кончилось тем, что мечтания Нилини присоединились к моим и слились с ними. Искать спасения от подобной катастрофы следовало не в каждодневной торговле, а на самой бирже. И Нилини рассказал мне об одном человеке, его друге, который сумел спастись в последнюю минуту, удвоив ставку.

Мы говорили с ним несколько часов, но предложение продолжить игру, начатую Гуидо, возникло последним, незадолго до полудня, и я сразу же его принял. Я принял его с такой радостью, словно оно могло воскресить моего бедного друга. И в конце концов я купил на имя Гуидо еще некоторое количество акций со странными названиями Rio Tinto , South French и т. п.

Так начались для меня пятьдесят часов самой напряженной работы, которая когда-либо выпадала мне в жизни. Сначала я до вечера мерил нашу контору большими шагами, ожидая сообщений о том, что мое распоряжение выполнено. Я боялся, что о самоубийстве Гуидо уже стало известно на бирже и имя его теперь уже не годится ни для каких сделок. Но еще несколько дней никто не подозревал, что он умер, покончив с собой. Потом, когда Нилини наконец сообщил мне, что все мои распоряжения выполнены, для меня начался период волнений, которые еще более усилились, когда я, получив котировки, выяснил, что на всех акциях я уже потерял значительную часть.

Я вспоминаю то свое волнение как самую настоящую работу. Вспоминая, я испытываю странное чувство, будто все эти пятьдесят часов я просидел за игорным столом, занятый обдумыванием ходов. Я не знаю никого, кто сумел бы выдержать подобное напряжение в течение пятидесяти часов! Каждое движение цены было мною отмечено, прослежено, а потом (почему бы этого не сказать?) продвинуто вперед или удержано так, как есть, в зависимости от того, чт обыло нужно мне, а точнее — моему бедному другу. Я даже перестал спать по ночам.

Боясь, что кто-нибудь из семьи вмешается и не даст мне довести до конца начатую мною операцию по спасению, я никому не сказал о первой ликвидации, когда наступила середина месяца. Заплатил все я: разве мог кто-нибудь помнить об этих обязательствах, находясь подле трупа, еще ожидавшего погребения. Впрочем, заплатить пришлось меньше, чем мы думали, так что мне и тут благоприятствовала фортуна. Боль, которую я испытывал в связи со смертью Гуидо, была так сильна, что мне казалось, будто я ее облегчаю, рискуя своим именем и деньгами. Меня продолжала вести та мечта о доброте, которую я столько времени вынашивал еще подле Гуидо. Но меня так измучили все эти волнения, что я уже никогда не играл на бирже для себя.

Однако моя погруженность в обдумывание ходов (это было тогда моей главной заботой) привела в конце концов к тому, что я не попал на похороны. Произошло это так. Именно в тот день наши акции резко подскочили. Мы с Нилини сидели и подсчитывали, какую часть потерянной суммы нам удалось таким образом вернуть. Состояние старого Шпейера оказалось теперь уменьшенным только наполовину. Великолепный результат наполнил меня гордостью. Случилось именно то, что предсказывал Нилини: правда, тогда он говорил это тоном, исполненным сомнения, но теперь, когда он повторял сказанные им слова, сомнения в них уже не слышалось, и Нилини представал всезнающим провидцем. По моему-то мнению, он предвидел не только это, но и прямо противоположное, так что не ошибся бы в любом случае. Однако ему я этого не сказал: мне было нужно, чтобы он с его тщеславием продолжал участвовать в деле. Его желание доказать свою правоту тоже могло повлиять на цены.