Оноре Бальзак - Первые шаги в жизни

Несмотря на столь благонамеренную видимость, Оскар Юссон вел втайне тяжелую борьбу с самим собой. Минутами ему хотелось просто бросить эту жизнь, столь противоречившую его вкусам и склонностям. Он считал, что каторжники и те счастливее. Задыхаясь в ярме железного режима, он невольно сравнивал себя с нарядно одетыми молодыми людьми, которых встречал на улице, и мечтал бежать отсюда. Нередко он готов был поддаться безумному влечению к женщинам, однако смирялся; порой его охватывало глубокое отвращение к жизни. Поддерживаемый примером Годешаля, он, скорее под его влиянием, чем по собственной воле, оставался верен своему суровому пути. Годешаль, наблюдавший за Оскаром, считал своей обязанностью ограждать своего ученика от искушений. Чаще всего у молодого Юссона вовсе не было денег или было так мало, что он не мог позволить себе никаких излишеств. За последний год добрый Годешаль раз пять-шесть давал Оскару возможность развлечься и при этом платил за него; он понимал, что иногда надо ослаблять тугую узду молодого коня. Эти кутежи, как их сурово называл первый клерк, помогали Оскару выносить трудности: ведь, бывая у дяди Кардо, он только скучал и еще больше скучал у матери, которая жила даже беднее, чем Дерош. Моро не умел, как Годешаль, подойти к Оскару, и, может быть, этот искренний покровитель молодого Юссона пользовался Годешалем, чтобы посвятить бедного мальчика в тайны жизни. Оскар, научившись скромности и ознакомившись со множеством судебных дел, наконец понял всю серьезность проступка, совершенного им во время рокового путешествия в «кукушке»; и все-таки затаенные пылкие мечтания и безрассудство юности могли сбить его с пути. Однако, по мере того как он узнавал жизнь и ее законы, его разум созревал, и Моро уже льстил себя надеждой, что ему удастся сделать из сына г-жи Клапар порядочного человека, если только Годешаль не перестанет руководить им.

— Ну как он? — спросил посредник, вернувшись из поездки, задержавшей его на несколько месяцев вдали от Парижа.

— По-прежнему слишком тщеславен, — отозвался Годешаль. — Вы дарите ему щегольское платье и тонкое белье, у него жабо, как у биржевого маклера, и наш повеса отправляется по воскресным дням в Тюильри искать приключений. Но что поделаешь? Молодость. Он пристает ко мне, чтобы я представил его моей сестре; у нее собирается веселое общество: актрисы, балерины, щеголи, кутилы, прожигающие жизнь… Боюсь, что голова его занята вовсе не адвокатурой. А вместе с тем он недурно говорит и уже теперь мог бы сделаться адвокатом и выступать в суде по тем делам, которые тщательно подготовлены.

В ноябре 1825 года, когда Оскар перешел на новую должность и собирался защищать диссертацию на звание лиценциата, к Дерошу поступил новый, четвертый клерк, на вакантную должность, открывшуюся вследствие повышения Оскара.

Этот четвертый клерк, Фредерик Маре, готовился к судейскому поприщу и был на третьем курсе Юридической школы. По сведениям, полученным конторой Дероша, двадцатитрехлетний красавец юноша был сыном некоей г-жи Маре, вдовы богатого лесоторговца, и после смерти дяди-холостяка располагал двенадцатью тысячами годового дохода. Будущий прокурор, движимый весьма похвальным желанием знать свою профессию до мельчайших деталей, поступил к Дерошу, чтобы изучить судопроизводство и через два года занять место первого клерка. Он надеялся пройти адвокатский стаж в Париже, чтобы подготовиться к предстоящей должности, в которой едва ли откажут богатому молодому человеку. Стать в тридцать лет прокурором в каком-либо суде — было пределом его честолюбивых мечтаний. Фредерик был двоюродным братом Жоржа Маре, но так как мистификатор, некогда сидевший рядом с Оскаром в «кукушке», сообщил тогда свою фамилию только г-ну Моро, а молодой Юссон знал лишь его имя, — появление Фредерика в конторе не пробудило у Оскара решительно никаких воспоминаний.

— Господа, — сказал за завтраком Годешаль, обращаясь ко всем клеркам, — у нас в конторе будет новый ученик; и так как он несметно богат, то, надеюсь, мы заставим его по случаю поступления к нам раскошелиться на знатную пирушку…

— Отлично, давайте книгу записей, — провозгласил Оскар, глядя на младшего клерка, — и поговорим серьезно!

Младший клерк, словно белка, вскарабкался по полкам с делами; когда он снял с верхней полки одну из регистрационных книг, его так и осыпало хлопьями пыли.

— Ну, и запылилась! — сказал младший клерк, показывая книгу.

Поясним сначала, в силу какого обычая в большинстве нотариальных контор велась такая книга. «Что может быть лучше завтрака клерков, обеда откупщиков и ужина вельмож» — эта старинная поговорка, сложившаяся еще в восемнадцатом столетии, сохранила значение в судейском сословии и до сих пор; это хорошо известно всем, кто, изучая судопроизводство, прокорпел два-три года у стряпчего или в конторе нотариуса. Клерки, которым приходится так много работать, тем более любят повеселиться, что это им удается крайне редко; но особенное наслаждение доставляет клеркам всякая мистификация. Этим же можно до известной степени объяснить и поведение Жоржа Маре в карете Пьеротена. Даже самый угрюмый клерк всегда ощущает потребность позубоскалить или устроить какую-нибудь веселую проделку. И ловкость, с какою в среде клерков инстинктивно подхватывают и развивают любую мистификацию или шутку, просто удивительна; нечто подобное можно найти только у художников. В этом отношении мастерская и контора превосходят среду актеров. Покупая контору без клиентов, Дерош как бы основывал новую династию. И это внесло перерыв в выполнение того ритуала, которым обычно сопровождается прием нового клерка. Сняв помещение, где еще никто никогда не строчил на гербовой бумаге, Дерош поставил там новые столы и разложил новешенькие белые папки с синими корешками. В его конторе собрались служащие, взятые из других контор, ничем между собой не связанные и, так сказать, удивленные тем, что оказались вместе. Но Годешаль, получивший свое первое боевое крещение у мэтра Дервиля, был не из тех, кто позволил бы себе нарушить славную традицию. Этой традицией является завтрак, которым новичок обязан угостить старших товарищей И вот, при поступлении Оскара в контору, через полгода после того, как Дерош в ней обосновался, в один зимний вечер, когда работу закончили пораньше и служащие грелись у огня перед выходом на улицу, Годешаль предложил смастерить некую книгу записей, куда заносились бы пиршества судейской братии, — книгу якобы древнейшего происхождения, случайно спасенную во время революции и якобы полученную Дерошем от Бордена, прокурора Шатле, [55] Шатле — старинное здание уголовного суда в Париже, снесенное в 1802 году. одного из предшественников стряпчего Сованье, у которого Дерош купил контору. Начали с того, что разыскали в антикварной лавке какую-то книгу для записей, с водяными знаками восемнадцатого века, в красивом и внушительном пергаментном переплете, на котором был написан приговор Большого Совета. Купив эту книгу, клерки вываляли ее в пыли, клали в камин, в трубу, даже продержали некоторое время в месте, именуемом клерками «кабинетом задолженности», и в конце концов она столь заплесневела, что вызвала бы восторг любителей старины; пергамент ее так потрескался, что уже нельзя было усомниться в ее древности, а углы оказались настолько обгрызенными, что ею явно лакомились крысы. С таким же мастерством зажелтили и обрез, — и теперь все было готово. Вот несколько отрывков, по которым даже самые недогадливые поймут, для каких целей предназначали служащие конторы Дероша эту книгу; начальные шестьдесят страниц были заполнены поддельными протоколами, а на первой странице можно было прочесть следующее: