Ромен Гари - Прощай, Гари Купер!

— Ничего нового… на этом фронте? Она задумалась на секунду. Он все еще торчал у нее в голове, со своими лыжами, улыбающийся, красивый, какими могут быть американцы, если захотят. Но не станет же она заливать о том, чего нет. С теми пятьюдесятью франками, которые она ему дала, он сейчас, наверное, уже опять умахнул в свои горы.

— Ничего.

— Ну, а кроме этого?

— В одной газете написали, что то, чего нам не хватает — молодежи, я имею в виду, так это войны; собственно, они не сообщили ничего нового о молодых, скорее — о стариках, и порядочно. Твоя дочь становится ужасно утонченной, с изысканными стремлениями, с душевной тканью такого отменного качества и Weltschmerz столь хрупкой и деликатной, что в путеводителе «Мишлен» мне должны были бы навесить три звездочки, не меньше. [30] [30] Во французском путеводителе «Мишлен» тремя звездами отмечаются главные архитектурные ансамбли и крупнейшие исторические памятники, как, например, Лувр, площадь Согласия и пр. Вместе с тем французы не сдают своих позиций, они уже не первый век декаденты, так что я не очень переживаю… Как твоя бессонница?

— Я становлюсь более находчивым. Раньше я просто лежал без сна. А теперь я отпускаю веревочку, засыпаю, но тут же спохватываюсь и просыпаюсь. Юмор не скрывает правды. И тем не менее даже если он не убедил Ставрова в том, что «правительство Соединенных Штатов никогда не допустило бы, чтобы сталинский кулак положил конец демократическим устоям», Ставрова бы все равно повесили, как и Трайчо, Костова, Райка и Сланского. Угрызения совести были заложены где-то очень глубоко и так просто, как загар, не сходили. Человек, достойный носить это гордое имя, всегда будет чувствовать себя виноватым, именно по этому признаку и определяется человек, достойный своего имени.

— Как на этот раз прошло твое рабство? Ужасно?

— Меньше чем обычно. Они устроили переходный этап. Уколы гепатизированным алкоголем… Предотвращает галлюцинации. — Он рассмеялся. — Забавно. Первый синдром рабства, когда они вырубают вам живую воду, — это галлюцинации… Первое соприкосновение с реальностью. Это должно о многом говорить, только не знаю, о чем. Я встретил там нескольких друзей. И среди прочих — Арбуа, бывшего посла Швейцарии в Москве. Тридцать лет карьеры. Он все время листает ежегодный телефонный справочник, чтобы наладить контакт с реальностью и живыми людьми. У него уже накопилась приличная подборка этих справочников, со всего мира, в том числе и из Москвы. Он считает, что это — одна из лучших книг, которые когда-либо были написаны, насыщенная правдой и переполненная людьми, которые в самом деле существуют. Он даже прочел мне вслух несколько замечательных страниц из нью-йоркского, и иногда он заказывает телефонные переговоры с Буэнос-Айресом или с Чикаго, пытается убедиться, что книга не обманывает, что всё это — не мифология и эти люди действительно существуют. Что ты хочешь, тридцать лет быть дипломатом… Время от времени, чаще всего посреди ночи, он вызывает к телефону сам себя, чтобы удостовериться, что и он реально существует, что это не самообман. Очень недоверчивый господин. Зеркалам он тоже категорически не доверяет, по его мнению, они совершенно ничего не доказывают: обман зрения. Вот так. Вы видите вокруг слишком жестокую реальность, которая, однако, не может вас коснуться, вы — вне всего, под стеклянным колпаком дипломатической неприкосновенности, а кончается все тем, что посреди ночи вы зовете самого себя к телефону, чтобы убедиться, что вы еще существуете реально, что вы еще здесь. Я думаю подать в отставку. Листая журналы, я тут решил, что мог бы неплохо зарабатывать манекенщиком, кажется, им нужны зрелые респектабельные мужчины, знаешь, в духе «седеющие виски». «Швепс», «Кэмел», «Бурбон» и все такое прочее. Может быть, я просто пытаюсь доказать, что Аллан Донахью все еще способен удивлять. Ты не находишь, что я слишком самоуверен…

— И когда ты перестанешь наконец пытаться избавиться от себя самого, дорогой мой папочка?.. Мне кажется, что юмор, он, как и все остальное: в основном сходит на нет.

— Тем временем я принял важное решение. Я несколько подотстал на профессиональном поприще. В последнее время я не предпринимал решительных действий для достижения целей нашей внешней политики. Так что теперь мы дадим большой коктейль, как обычно в подобных случаях. Если мне не изменяет память, последний коктейль у нас быль в честь Берлинской стены. То есть против, я хочу сказать. Никакого шика, сотни приглашенных будет достаточно. Чтобы совсем уж не забывали. Можем продать наш императорский золотой портсигар. Это помогло бы нам продержаться на плаву еще какое-то время. — Золотой портсигар уже уплыл. — И все же меня весьма интересует, собирается ли американская дипломатия что-либо предпринять, чтобы положить конец этой ужасной Берлинской стене.

— Она не станет приглашать русских на наш коктейль, вот что она собирается предпринять.

— Студенческий кружок увешан фотографиями этого мальчика, которого они послали умирать на то минное поле.

— Дети должны оставаться детьми. Таково мнение русских, насколько я могу судить.

— А потом нужно идти на занятия по литературе и изучать Малларме!

— Да, нужно иметь сильный характер.

— Неужели Америка правда ничего не может сделать?

— Я обещал врачам больше не прикасаться к алкоголю. Это — единственное заявление, которое я готов сделать в данный момент.

Он теребил рекламную брошюрку, которую достал из бардачка. — «Самсон Далила со своими кошечками»… Что это еще такое? Джесс, почему ты плачешь? Если из-за Берлинской стены, то, право же…

— Я продала твой портсигар неделю назад. Бакалейщик серьезно угрожал подать жалобу в протокольный отдел… Но у нас еще остался персидский ковер… Ах, это… это — новая рок-группа, знаешь, как «Черные носки» или «Крафти Дед»… Это такая прорва, такая… Я больше не могу. Одна спасательная операция за другой… невыносимо!

— Самсон Далила со своими «Черными носками»… то есть со своими кошечками… Да! Но кто знает, может быть, они и правы, в конце-то концов. Они стойко принимают вызов, брошенный молодым вселенской нелепостью… Думаю, нам стоит сходить послушать этих кошечек. Кажется, у них в самом деле есть что сказать.

— Полный ноль. Рэй Чарльз приезжает на следующей неделе, и Поль обещал достать билеты. Одни только негры чего-то еще стоят, несмотря на конкуренцию.

— Знаешь, улыбка у них кажется шире, потому что губы у них толще. Мои иллюзии южанина насчет черной расы испарились. Я-то надеялся, что между нами и правда есть какая-то разница, а теперь… даже не знаю.

— Ты никогда не принимаешь меня всерьез, да? В твоих глазах всегда такое веселье, когда ты на меня смотришь. Знаю, на меня смешно смотреть. Да только это — твоя шутка. Это ты так пошутил. И глупо смеяться над собственными шутками. По-французски сказали бы: «Zut!» [31] [31] Черт! (фр.).