Оскар Лутс - Лето

– Решено! – хлопает управляющий себя по ляжке. – Пойду к Старому бесу и отдам ему три капли крови из указательного пальца, если ничто другое не поможет.

Ванапаган живет недалеко от волостного правления в маленьком домике, который вместе с фруктовым садом отгорожен от остального мира высоким забором. Посреди людной деревни усадьба эта напоминает маленькую крепость; без разрешения хозяина туда никто не проникнет. Ворота здесь на запоре и днем и ночью, кроме того, дом сторожит свирепый пес, известный по всей округе своими хищными клыками. Говорят, будто Ванапаган все свои деньги держит дома и сторожит их, как черт грешную душу. Может быть, именно из-за такой молвы отшельнику этому и дали прозвище Ванапаган.

Тоотс подходит к воротам и прислушивается. Во дворе тихо, как возле церкви в будний день. Высокие деревья у большака таинственно шелестят, словно предостерегая от вторжения в царство Ванапагана. Но вот слышно, как во дворе открывают дверь и кто-то кличет кур: цып-цып-цып-цып! В то же время по ту сторону ворот, зевая, поднимается какое-то животное и трясет лохматыми ушами. «Так, теперь в самый раз», – думает управляющий и стучит в ворота. Кроме сердитого урчания собаки, никакого ответа. Тоотс выжидает еще несколько минут, затем стучит снова, уже погромче. Ответа все еще не слышно, только пес продолжает ворчать все более угрожающе. «Забавно, – рассуждает Тоотс, чтобы как-то скоротать время. – Обычно всюду приходится стучать три раза, прежде чем тебе откроют. Почему именно три?» Но как раз в ту минуту, когда он собирается постучать в третий раз, со двора доносится покашливание; кто-то еще несколько минут разговаривает с курами и только потом спрашивает:

– Кто там?

– Ага, – отвечает Тоотс, – это я, сын хозяина из Заболотья, Йоозеп.

– Чего тебя носит?

– Зайти к вам нужно. Мне бы с хозяином поговорить.

– Чего тебе надо?

– Не могу же я, стоя за воротами, объяснять. Это разговор длинный.

– Обожди.

Кто-то опять заговаривает с кудахтающими курами и звякает дверью. Собака стала на задние лапы и царапает ворота когтями. Наконец кто-то во дворе, сопя и кряхтя, подходит к воротам.

– Но ежели собака тебе нос откусит – не моя вина.

– Гм… а вы заприте ее в доме, пока мы поговорим.

– Ишь ты… Запереть в доме, говоришь. Иди-ка сюда, Плууту, я тебя запру в доме.

Слышно, как Ванапаган оттаскивает собаку и как та со злобным ворчанием, пытаясь, видимо, укусить хозяина, сопротивляется.

– Иди, иди, Плууту. Марш!

Затем снова звякают дверной задвижкой, колотят камнем по какому-то железному предмету и бормочут непонятные слова. Наконец ворота отпирают.

– Ну, входи, ежели ты из Заболотья. Управляющий проходит в ворота, зорко осматриваясь по сторонам, нет ли где собаки, затем разглядывает стоящего перед ним низенького, толстого человека, известного в Паунвере под именем Ванапагана. Он совсем еще не так стар, этот Ванапаган, на вид ему лет сорок пять. Это тучный человек с красным лицом, седеющими волосами и тупой бородкой. Одного глаза – какого именно, этого управляющий не может сразу сообразить, – у него нет, но тем пристальнее глядит на пришельца второй. Густые седые брови придают отшельнику если не злой, то, во всяком случае, не особенно приветливый вид; из ноздрей тоже торчат такие длинные и густые волосы, что их можно было бы под носом завязать узелком.

– Ну, чего тебе? Собаки не бойся, я ее запер в сарай. Тоотс старается медленно и спокойно объяснить, зачем он пришел. Ванапаган слушает, не произнося ни слова, только маленький глаз его, зорко глядящий из-под седой брови, дает понять, что хозяин его все слышит и замечает.

– Кто ж вас прислал именно сюда, ко мне? – спрашивает Ванапаган, выслушав гостя, и почесывает виднеющуюся из-под расстегнутой рубахи волосатую грудь, покрытую блестящими каплями пота.

– Сюда? Кто меня сюда прислал?.. Кийр. Портной Кийр.

– Гм… Кийр. Что ж он вам сказал? Ванапаган подтягивает штаны и в упор смотрит на Тоотса.

– Что он сказал? Ну-у, что вы человек зажиточный и что ваше поручительство много значит. Ах да, еще сказал, что вы и раньше некоторым помогали.

– Да-да, Кийру я один раз одолжил денег, но это было давно. Подписи я, конечно, никому не дам, за этим не стоит ко мне и ходить; денег рублей двести можете получить под вексель, ежели покажете бумагу, что хутор записан на ваше имя… Заткни глотку, Плууту, он скоро уйдет!

Управляющий бросает взгляд в сторону сарая, как бы извиняясь перед Плууту, что вынужден еще немножко его задержать, и спрашивает:

– А сколько процентов хотите?

– Процентов… – Ванапаган топчется на месте – два шага вперед, два назад, – толстый и красный, как кровяная колбаса, потом опять подтягивает на себе штаны и пристально смотрит Тоотсу в лицо. – С земляка – двенадцать.

– Много, – улыбается Тоотс. – Кроме того, двести рублей мне маловато.

– Ну можно бы еще сотнягу подбросить. Но процент процентом и остается. Тут ничего не поделаешь. Время сейчас дорогое, за все плати чистоганом – шутка ли! Скажем, к примеру, этот самый Плууту – он за двоих мужиков жрет. Совсем меня обожрал. Теперь на старости лет научился еще и яйца есть, цыплят тоже жрет, дьявол. Скажем, к примеру… Когда-нибудь и меня самого слопает, это как пить дать, – тогда конец роду Сабраков на земле. Заткни глотку, Плуту!

– Зачем же такого обжору держать.

– Да, попробуй не держать! Скажем, к примеру, сейчас лето и бояться нечего. А осенью, когда темно? Разве услышишь, ежели кто через ворота или через забор полезет?

– И то правда, – поддакивает Тоотс. – Значит, в поручители вы ни под каким видом не пойдете?

– Нет. В жизни такими делами не занимался. Денег можете получить рублей триста, когда хутор будет на ваше имя записан.

– Ладно, я подумаю. Не раздобуду нигде подписи – тогда вернусь сюда.

Тоотс отступает к воротам, в последний раз окидывая взглядом двор. Под забором валяется яичная скорлупа, селедочные головки и еще какие-то объедки. Рядом с сараем сушится грубое, словно сшитое из мешковины белье. Ванапаган, наверное, сам его выстирал и залатал: кажется, будто заплаты эти словно издалека брошены на разорванные места. Из сарая струится вонючая жижа – по-видимому, последний представитель рода Сабраков держит там поросят.

– Ну что ж, тогда – будьте здоровы, до свидания!

Управляющий слышит, как у него за спиной запирают на засов ворота, и весь вздрагивает. Действительно, страшно здесь все – и усадьба, и ее хозяин. Если Плууту в самом деле намерен когда-нибудь сожрать своего хозяина, то, по мнению Тоотса, пусть делает это хоть сегодня; Тоотс ничего не имеет против того, чтобы род Сабраков навсегда исчез с лица земли. Ванапаган уверяет, что за все должен «платить чистоганом», – а во дворе полно кур и петухов, в загородке хрюкает свинья, на огороде картофель и капуста – хорош чистоган! Но, в конце концов, все это его, Тоотса, не касается, ему нужно раздобыть поручительство. Уже в третьем месте он терпит неудачу. Черт его знает, почему все – и хорошее и плохое – случается по три раза? Почему три? В четвертом месте все же должно повезти, не то сегодняшний день совсем пойдет насмарку. Но где же это четвертое место?