Алистер Кроули - Лунное дитя

Пока шла «охота на Бабочку», эти волнения заставляли ее держать себя в руках, а те необычные явления, которые сопровождали весь процесс, помогали ей воспринять его. Ее тщеславию льстило, что она сделалась краеугольным камнем величественного свода, возводимого, чтобы соединить Небо и Землю. Теперь когда первоначальные волнения прошли, внешний кой стал вызывать у нее внутреннее напряжение. Эксперимент был фактически закончен; осталось лишь дождаться конца, а это означало месяцы неодолимой скуки выносить которую она должна была к тому же без обычных человеческих развлечений.

Она принадлежала к числу тех людей, которые готовы сами пойти просить милостыню, чтобы именно сейчас, в данную минуту, помочь другу, однако ни за что не подпишут чека даже на самую скромную сумму, если уплата назначена только через неделю, хотя бы от этого зависела его жизнь. Апрель и май в этом году были полны для Илиэль таких подавленных импульсов. Необходимость и дальше оставаться в магическом круге ради собственной безопасности мучила ее. И, хоть она и не знала этого, однако ее собственная воля была подавлена волей ее стражей.

В астрологии Луна также имеет значение «публики», которая (сама того не сознавая) поддается влиянию чужой независимой воли, если эта воля выражена с достаточной энергией. Публика, отправившая утомленного ею Людовика XVI на гильотину, позже с радостью сама шла умирать за Наполеона. Демократия, построенная па психологии толпы, также имеет лунный характер. Стоит людям сбиться хоть в маленькую группу, они теряют личность. Парламент, составленный из мудрейших и сильнейших людей нации, стремится уподобиться ватаге школьников, крушащих столы и швыряющих друг в друга чернильницы. Возможность истинной кооперации дает лишь дисциплина и автократия, которых иногда удается достигнуть под знаменем борьбы за равные права. Илиэль принадлежала теперь целиком и полностью к лунному микрокосму, и ее бунтарские настроения либо сменялись энтузиазмом благодаря нескольким вовремя сказанным словам сестры Клары, либо попросту игнорировались. Она была публикой, а публика — это терпеливое вьючное животное, старый осел, стонущий под тяжелой ношей, которому для ощущения неколебимости мира нужно не только привычно-грубое обращение, но и своевременный пинок в нужном направлении, данный до того, как ему взбредет в голову взбунтоваться. Все импульсы, посещавшие Илиэль, были деструктивны, это были бессмысленные идеи бегства скорее от чего-то, нежели к чему-то. Ей хотелось выпрыгнуть из сковородки не оттого, что она боялась огня или мечтала о чем-то, находившемся за ее пределами. Eй казалось, что ее лишают какого-то неизвестного, но наверняка прекрасного будущего и ее ощущения были сродни тоскливому беспокойству наркоманки, лишившейся очередной дозы.

Избранный ею путь, так сказать, привел в точку, где сходятся потоки всех четырех ветров, а такие точки чрезвычайно опасны для кораблей, лишенных собственной тяги. Корабль Илиэль еле держался па плаву, без мачт, без такелажа, и лишь канат, связывавший его с буксиром Сирила Грея, позволял ей выравнивать курс; однако этот канат, именовавшийся узами любви, в то же время связывал ее по рукам и ногам, оставляя кровавые раны.

Один или два раза она пыталась вызвать Сирила на откровенный разговор, но он был достаточно юн для того, чтобы не скрывать своего раздражения по поводу ее жажды выяснять отношения. Подобное обращение очень оскорбляет женщин Лизиного склада; гнев скоро начинает буквально распирать их. Если бы он ударил ее, а потом приласкал, это лишь утроило бы ее страсть к нему. «Что это за китайский божок, — сказала бы она в ответ, — если он за совершаемые ради него китайские церемонии не награждает своих подданных китайскими же пытками?»

Однако главная причина се психической нестабильности коренилась все-таки в ее собственных желаниях.

В какой-то мере они вытекали из ее физического состояния; многократно усиленные добавленным к этому ментальным стрессом, они вздымались многотонными; волнами, подобно леднику, зажатому в горном ущелье. В нашем мире желательно строить себя из материала более прочного, чем окружающая среда. На самом Илиэль не обдумывала своих желаний, они возникали рефлекторно; это была реакция на собственное состояние, которую она принимала за подлинную волю. Она начала испытывать свои фантазии на терпеливых окружающих: ей хотелось то нарядиться в какой-нибудь экзотический костюм, то вырядить себя и других в маски; однако и эти чудачества в глубине души не радовали ее. Сирил Грей всячески старался потворствовать ее замыслам; из всех строгостей первого этапа эксперимента оставались лишь два запрета, по-прежнему соблюдавшихся неукоснительно: ей не дозволялась интимная близость с Сирилом, и категорически запрещено было общаться с кем бы то ни было, кроме обитателей замка. Другими словами, круг обороны вокруг нее оставался таким же прочным; во всем же остальном, что не выходило за его границы, ей предоставлялась полная свобода. Однако именно это се и не удовлетворяло, и эти две запретные вещи манили се больше всего. (Змея в известной истории с яблоком была придумана потом, чтобы хоть как-то оправдать неспособность женщины устоять перед искушением.) Ее подсознательное желание нарушить эти запреты вызывало в ней столь же подсознательную антипатию к лицам, их олицетворявшим, то есть в первую очередь к Сирилу Грею и брату Онофрио. В конце концов оба эти столь ненавидимые ею персонажа слились в некоем едином, достаточно малопривлекательном образе.

Выражалось это, в частности, в припадках глупейшей ревности, отравлявших сферу интимных отношений обитателей крепости, в целом вполне здоровую. Иногда, когда мужчины располагались позагорать на нижних террасах, естественно, почти нагишом, Илиэль вдруг сбегала к ним с какой-нибудь идиотской историей на устах, призванной оправдать срочность ее прихода; в таких случаях брату Онофрио никогда не удавалось скрыть, насколько это его раздражает. Конечно, он старался брать пример с присутствовавшего здесь же учителя, изо всех сил пытаясь прикрыть хорошими манерами врожденное женолюбие. Сирилу тоже доставалось, особенно наедине с Илиэль: однажды, когда он в очередной раз был примерно-тактичен, она не выдержала:

— Ты мне кто, любовник или дедушка?!

Если бы дело было только в этом, то это, конечно, обошлось бы ей дорого. Однако человеческая душа — инструмент достаточно странный; «Сатана найдет игрушку даже для самых бездарных рук», как говорит старая пословица, вполне заслуживающая звания одного из важнейших постулатов современной психологии. Илиэль нечем было занять свой ум, не натренированный ни на сосредоточение на какой-то определенной мысли, ни на отсечение ненужных мыслей. Многих женщин в таких ситуациях спасает вязание, преграждающее путь на панель или в реку. И так же, как образующийся в болотах газ метан, рассыпаясь лживыми огнями, сбивает с пути путешественников, так нездоровая мысль порождает чудовищ в нетренированном сознании. У Илиэль начало развиваться нечто вроде мании преследования. Она начала воображать себе, как Сирил и брат Онофрио сговариваются погубить ее. Счастье ее было в том, что каждый из членов гарнизона крепости обладал познаниями не только в оккультной, но и в практической медицине, а особенно в психологии, так что отмстить и нейтрализовать признаки «сдвига» им не составляло труда. Однако это знание, как часто бывает, порождало свою собственную опасность. Развитие непривычных для человека способностей, пусть даже в каком-то одном направлении, означает не только опасность соскользнуть в миры безумия, но и возможность подняться в миры осознания причин теперешнего критического состояния своей души. Илиэль восприняла: эту ситуацию как очередное сражение, в котором у нее нет союзников, поэтому любой трюк, направленный на; обман стражей врат, был для нее оправдан. Для нее это была война, в которой у нее не было союзников, а были, лишь враги. Те, у кого в семье есть душевнобольной наркоман, знают, сколь дьявольски сложна бывает в подобных случаях их задача, и сколь проста задача их подопечных. Для женщин, приходящих к специалисту, лечиться от алкоголизма, не отнимающих от глаз промокший платочек, пет ничего проще чем пропустить рюмашку за минуту до или через минуту после визита прославленному светилу.