Алистер Кроули - Лунное дитя

Лондон, столица Британского королевства, расположен на берегах Темзы. Вряд, ли можно предполагать, что этот факт был неизвестен Джеймсу Эбботу Мак-Нейлу Учстлсру, шотландскому джентльмену, урожденному американцу, проживающему в Париже. Однако вполне достоверно будет предположить, что он этого факта не признавал, ибо, усевшись однажды на ее берегу, он открыл для себя совершенно иной факт, о котором до него, судя по всему, никто даже не догадывался. А именно, что ночам» Лондон бывает очень красив. Погрузившись в мечтательные видения, он открыл для себя Лондон в мягком, мистически-прекрасном тумане — чудесную сказку о тоске и неясности.

Из этого явствует, что у судьбы есть свои любимчики, потому что изобразить Лондон таким, как он есть, удалось бы, наверное, только Гойе. В действительности город чудовищно безобразен. Тайну его хранят не потемки, а потомки. Эта истина становится очевидной для тех, кто понимает, что сердце Лондона — это вокзал Черинг-Кросс.

Как с точки зрении обычной географии, так и, так сказать, географии нравственной этот древний перекресток расположен в самом центре города. В обе стороны от него тянется улица Стрэнд, упираясь одним концом во Флитстрнг. и с другой двигаясь в направлении Ладгсйт-хиллд и заканчиваясь собором Св. Павла. На юг от него отходит улица Уайтхолл, ведущая к Вестминстерскому аббатству и зданиям Парламента. Трафальгар-сквер, прикрывающий вокзал с третьей стороны, к какой-то мере порождает его по банальной современности Пикаилли и Пэлл-Мэлл, полных гсоргианских архитектурных излишеств, не заслуживающих оправдания даже в качестве элементов ритуала преклонения перед историческим величием религиозных памятников, ибо Трафальгар — это действительно история. Тут следует заметить, что Нельсон со своего постамента очень внимательно смотрит на Темзу, ибо именно вокруг неё сосредоточена подлинная жизнь города, Здесь бьется аорта его огромного сердца, и Вестминср — митральный клапан era. Нет, все-таки Черинг-Кросс — единственный в мире "настоящий столичный вокзал. Хьюстон, Св. Панкрас и Кингс-Кросс годятся лишь на то, чтобы помочь человеку добраться до провинции, да хоть бы и до строгой Шотландии, и в каши дни столь же строгой, столь же юлой и неприступной, как во времена доктора Джонсона; Виктория и Паддингтон связывают лондонца со всеми безобразиями района и Бурнемута в зимнее время, а Мэйденхсд и Хенли — в летнее; Ливерпуль-стрит и Фенчерч-стрит — всего лишь сливные трубы пригородов, а Ватерлоо — это темная прихожая Уокинга. Большой Центральный вокзал олицетворяет некую «идею», имя и все атрибуты которые импортированы с Бродвея неким ловкачом строителем по фамилии Джеркс; с этого вокзала никуда и не доедешь, кроме как до площадок для гольфа под Сэпди-лоджем. Если в Лондоне есть еще вокзалы, о которых я не упомянул, значит, и просто забыл о них — вот еще одно доказательство их незначительности.

Перекресток же Чсринг-Кросс возник еще задолго до нормандского завоевания. Па этом месте Цезарь, несмотря на вес доблести пришедшего приветствовать его вождя Боадика, встретил его презрение»; и здесь же Блаженный Августин произнес свои знаменитые слова: Non Angli, scd angcli.

Впрочем, не будем преувеличивать: достаточно вспомнить, что Черинг-Кросс связывает Лондон с Европой, а тем самым с историей. Он сознает и свое достоинство, и свое предназначение; служащие вокзала никогда не забывают историю про короля Альфреда и пирог и очень ревностно выполняют свои Бог весть кем предписанные обязанности по отношению к любым нуждам господ путешествующих. Скорость поездов испокон веку соответствует скорости продвижения римских легионов — три мили в час, и они всегда опаздывают, видимо, в память бессмертного Фабия, сказавшего: Qui cunctando restituit rem. Вокзал прямо-таки купается и лучах славы бессмертных. Это наверняка здесь, в одном из залов ожидания, Джеймсу Томсону пришел в голову замысел его «города страшных ночей», и он по-прежнему остается сердцем Лондона, пульсирующим от тоски по Парижу. Человек, отправляющийся в Париж с вокзала Виктория, никогда не увидит настоящего Парижа. Он приедет лишь в город полусвета и толп туристов.

Впрочем, решение Лавинии Кинг прибыть в Лондон через вокзал Чсринг-Кросс не было продиктовано ни вышеизложенными соображениями, ни даже каким-либо инстинктом. Она была просто всемирно известной танцовщицей необычного эзотерического стиля, собравшейся ступить своей драгоценной ножкой на лондонскую сцену и, после пары очаровательных пируэтов, продолжить путешествие в Петербург. Нет, причина, по которой она избрала вокзал Черинг-Кросс, не была связана ни с какими высшими соображениями; если бы мы спросили ее самое, то она со своей загадочной улыбкой, застрахованной на сумму в семьдесят пять тысяч долларов, ответила бы, что оттуда просто удобнее добираться до отеля «Савой».

Окна же своего номера люкс она распахнула потому, что эта октябрьская ночь, открывшая художнику и свою красоту, и свое безобразие, была чрезвычайно жаркой, что в это время года для Лондона достаточно непривычно. Ни открывавшийся из них вид на исторический сад Тсмпль, ни излюбленный лондонскими самоубийцами мост темной громадой написавший над освещенными железнодорожными стрелками, ее не интересовали.

Она просто скучала в обществе своей подруги и неизменной компаньонки Лизы Ла Джуффриа, которая вот уже в течение двадцати трех часов без перерыва, с тех самых пор как Биг Бен пробил одиннадцать вечера, отмечала свой день рождения.

Вот уже восьмой раз та эти сутки Лиза выспрашивала о своем будущем одну даму, такую плотную и к тому же упакованную и железный корсет, что любой, кто хоть раз в жизни имел дело со взрывчаткой, не удержался бы от того, чтобы немедленно не отправить ее на улицу, в сад, дабы с ней в этом тесном помещении бога ради не стряслось снова того же, что очевидно, однажды имело место. Кроме того, эта дама была уже настолько пьяна, что любой поборник трезвости охотно отдал бы за нее столько, сколько весила бы она сама, будучи погруженной в грейпфрутовый сироп, чтобы заполучить столь наглядный образец для своей душеспасительной пропаганды. Знали эту даму Эми Брау, и на очередную просьбу раскинуть карты она всякий раз соглашалась безропотно.

— На день рождения вы получите тринадцать подарков, — повторила она уже в сто тринадцатый раз — А вот это означает «смерть в семье». Затем вы получите письмо с приглашением к путешествию, и еще будет какой-то темноволосый мужчина… И большой дом. Дом очень большой. Думаю, что вам предстоит поездка — очевидно, по этому письму. Н-да, Девятка плюс тройка — это двенадцать, плюс туз— тринадцать… Конечно, подарков будет тринадцать.