Джон Стейнбек - И проиграли бой

Мак напустился на него.

— Опять подлавливаешь, да? Я ведь и вправду рассержусь, если ты меня без конца дураком выставлять будешь. Иди-ка ложись на девчонкин матрац. У тебя же рука больная. Небось покоя не дает?

— Немного жжет, а так ничего.

— Давай, ложись. Попробуй заснуть.

Джим сначала было возразил, но все же направился к матрацу, расстеленному на полу, улегся. Раненую руну дергало, боль отдавала в плечо. Дождь пошел еще сильнее, потом полил как из ведра. На брезентовом потолке набралась лужа, и капли забарабанили по к рышке гроба.

Мак все сидел около него, обхватив голову руками. Острые рысьи глаза Лондона не мигая смотрели на лампу. Лагерь затих, в безветренной ночи слышался лишь шум дождя. Скоро Джим заснул тревожным горячечным сном. А дождь все не унимался. Вот мигнула и догорела лампа на столбе посреди палатки. Последняя голубоватая вспышка и — мрак.

Джим пробудился, ему показалось, что он спал в тесном ящике: плечо и бок онемели и болели. Он открыл глаза, огляделся. За окном — скучный серый рассвет. Гроб стоял на прежнем месте. Лондона и Мака в палатке не было. Снаружи кто-то колотил молотком подереву, наверное, от этого стука он и проснулся. Он немного полежал, осматриваясь, попытался сесть. Но боль держала крепкими тисками. Он перевернулся на живот, поднялся на колени, встал во весь рост, стараясь не двигать больным плечом.

Полог приподнялся, и вошел Мак. Голубая куртка мокро блестела.

— Доброе утро. Соснул немножко? Как рука?

— Онемела. А что, дождь все идет?

— Моросит проклятый. Сейчас придет док, посмотрит твое плечо! Ну и развезло на дворе! А ходить по лагерю начнут, намесят грязищи еще больше.

— А что за стук?

— Помост для Джоя строили. Даже флаг вот раздобыли, как героя накроем, — и он вытащил замызганную свернутую тряпку, развернул потрепанный и засаленный американский флаг. Бережно разложил на крышке гроба. — Нет, пожалуй, звезды должны быть слева.

— В какой помойке ты его откопал? — спросил Джим.

— Ничего, эффект будет что надо. Что ж доктор не идет?

— Я голодный как волк, — признался Джим.

— А кто, по-твоему, сыт? На завтрак нас ждет только овсянка, ни сахара, ни молока нет, голая овсянка.

— Да я и на овсянку согласен. А ты. Мак, вроде пободрее сегодня.

— Да не во мне дело. Просто я думал, что ребята совсем расклеятся, ан нет. Женщины, конечно, ругают их на чем свет стоит, а мужчины в основном держатся молодцом.

В палатку завернул Бертон.

— Как рука, Джим?

— Болит, покоя не дает.

— Присядь-ка, я сменю повязку.

Джим уселся на ящик и приготовился терпеть, однако доктор очень сноровисто снял старую тряпицу, перевязал чистой, и Джим даже не почувствовал боли.

— Старый Дан расстроился, — говорил меж тем доктор, — боится, что на похороны Джоя не попадет. Ворчит, дескать, я забастовку затеял, а теперь меня все забыли.

Мак предложил:

— А может, посадить старика на грузовик, и будет он вместе со всеми. Что скажете. Док? Да и для всего дела польза огромная.

— Так-то оно так, но для старика это может плохо кончиться. Мало ли, всякие осложнения. Ведь лет-то ему немало… Не ерзайте, Джим, я уже заканчиваю… Может, лучше так сделать: скажем, что берем с собой, а как начнем с постели поднимать, он сам откаже тся. Ведь у него лишь самолюбие уязвлено. Как же: все внимание сейчас Джою. — Док похлопал по перевязанной руке. Ну вот и все, Джим. Полегчало?

Джим осторожно подвигал плечом.

— Еще бы. Конечно, полегчало.

— Слушай, а что бы тебе проведать старика, а Джим? Поешь и иди. Ведь он и твой знакомец.

— Ладно, схожу.

— Он чуток не в себе, — предупредил Бертон. — Волновать его не следует. Он и без того перевозбужден.

Джим кивнул.

— Понял, буду лишь кивать да поддакивать, — он поднялся. — Ну, сейчас почти и не болит.

— Поешь каши, — предложил Мак. — Хоронить мы пойдем к полудню, как и собирались, если удастся, все движение в городке остановим.

Доктор хмыкнул.

— Так-то вы печетесь о людях! Сколько же в вас злобы! Будь я вожаком ваших врагов, выследил бы вас и пристрелил!

— Думаю, они именно так и поступят в один прекрасный день, ответил Мак. — Они уж по- всякому пробовали со мной разделаться.

Друг за другом вышли из палатки. Серой дымкой висела изморось дождь все не унимался, — словно кисеей окутывая сад. Джим оглядел ряды замызганных палаток, проходы меж ними — грязное месиво, взбитое сотнями ног: люди беспрестанно сновали взад и вперед — н е найти сухого пятачка, чтобы присесть. В конце каждого палаточного ряда около уборных выстроились очереди.

Бертон и Мак с Джимом направились к кухне. Из труб валил голубой дым, видно, топили сырыми дровами. На плитах стояли прачечные чаны, и в них булькала каша. Повара размешивали ее длинными палками. Холодные дождевые капли скатывались Джиму за шиворот. Он плотнее запахнул куртку и застегнул все пуговицы.

— Помыться бы неплохо, — вздохнул он.

— Мокрой губкой оботрешься — и хватит с тебя. Большего предложить не могу. Держи, я твой котелок прихватил.

Они встали в очередь у плиты. Повара едва успевали наполнять протянутые посудины. Джим подцепил на палочку, служившую ложкой, каши и подул, остужая.

— Вполне съедобно, — похвалил он. — Я сейчас голодный как волк.

— Неудивительно. Вон, Лондон помост осматривает. Пойдем-ка и мы! и они зашагали по грязи, стараясь не попадать в чужие следы. За кухонными плитами высился помост метра в полтора высотой, сколоченный из штакетин и досок из дренажных штолен. Лондон прибивал перила.

— Привет! — кивнул он. — Ну, как позавтракали?

— Да сегодня хоть из грязи блины пеки, все одно съедим за милую душу, — ответил Мак. — Больше ничего у нас не осталось?

— Ни крошечки. Все до крупинки сварили.

— Может, Дику хоть сегодня удача улыбнется, — с надеждой сказал Джим. — Мак, отпустил бы ты меня, глядишь, я б чего и раздобыл. Все равно без дела сижу.

— Оставайся здесь, — бросил Мак и пояснил Лондону: — Этого парня уже взяли на заметку. Дважды чуть не сцапали, а он — на тебе! — хочет в одиночку в городе объявиться.

— Не валяй дурака. Мы тебя на грузовик посадим, рядом с гробом. Куда тебе с больной рукой? Поедешь на грузовике, — решил Лондон.

— И не подумаю! — взъерепенился Джим.

Лондон лишь зыркнул на него.

— Ты, парень, со мной не очень-то своевольничай. Главный здесь я! Придет твой черед, буду твои команды слушать. А пока командую я.

В глазах у Джима мелькнули бунтарские искорки. Он бросил взгляд на Мака, тот выжидающе улыбался.

— Что ж, будь по-твоему! Подчиняюсь.

— И для тебя, Джим, есть дело, — сказал Мак, — если ты, Лондон, конечно, не против. Пусть Джим повертится меж ребят, потолкует с ними, прикинет, как они настроены. Нам нужно знать, на что рассчитывать в забастовке. По-моему, ребята Джиму доверятся.