Жозе Эса де Кейрош - Преступление падре Амаро

– Конечно, с музыкой красивее, – сказал Амаро.

– Еще бы! Совсем другое дело! Искусство придает религии ни с чем не сравнимое cachet. [34]Помните, кузина, того тенора… Как его звали? Да, Видальти. Вспомните, как пел Видальти в великий четверг, в церкви при английском кладбище. Особенно «Tantum ergo»! [35]

– А мне он больше понравился в «Бале-маскараде», [36]– возразила графиня.

– Трудно сказать, кузина, трудно сказать!

Красивый блондин подошел пожать руку графине и, улыбаясь, сказал ей что-то вполголоса. Амаро загляделся на его изящную осанку, отметил мягкий взгляд голубых глаз; молодой человек уронил перчатку, и падре Амаро услужливо поднял ее. Когда юноша вышел, Тереза тихо подошла к окну и некоторое время смотрела на улицу, потом небрежно опустилась на кушетку, и фигура ее показалась Амаро еще великолепней.

Томно повернувшись к толстощекому юноше, она сказала:

– Пойдем, Жоан?

Графиня заговорила с ней об Амаро.

– Представь себе, падре Амаро рос вместе со мной в Бенфике. [37]

Амаро покраснел; красавица остановила на нем свои прекрасные черные глаза, мерцавшие влажно, как черный атлас, облитый водой.

– Вы служите в провинции? – спросила она, подавив зевок.

– Да, сеньора, только на днях приехал.

– В деревне? – продолжала она, лениво играя веером. На ее тонких пальцах сверкали драгоценные перстни.

Поглаживая ручку зонтика, Амаро ответил:

– В горах, сеньора.

– Вообрази! – горячо заговорила графиня. – Это просто кошмар. Все утопает в снегу, церковь такая бедная, что даже крыша провалилась, кругом одни пастухи. Что-то ужасное! Я просила министра, нельзя ли его перевести оттуда. Ты тоже попроси.

– О чем? – сказала Тереза.

Графиня объяснила, что Амаро подал ходатайство о переводе в приход получше. Потом вспомнила, как ее покойница мать любила Амаро…

– Просто души в нем не чаяла. Как она вас называла? Помните?

– Я не знаю, сеньора.

– Святой Лихорад!.. Забавно, правда? Сеньор Амаро был такой желтенький, вечно пропадал в часовне…

Но Тереза заметила, обращаясь к графине:

– А знаешь, на кого похож сеньор падре Амаро?

Графиня вперила в священника внимательный взор, толстощекий молодой человек поднес к глазам лорнет.

– На того пианиста, что приезжал в прошлом году, правда? Забыла его имя…

– Я помню: Жаллет, – подсказала графиня. – Пожалуй! Только волосы совсем не такие.

– Конечно. У пианиста не было тонзуры!

Амаро покраснел как рак. Тереза поднялась, волоча свой великолепный шлейф, и села к роялю.

– Вы любите музыку?

– В семинарии нас обучали музыке, сеньора.

Она пробежала пальцами по клавишам – инструмент отозвался глубокими, чистыми звуками – и стала наигрывать мелодию из «Риголетто»: ту арию, напоминающую «Менуэт» Моцарта, которую поет в первом действии Франциск I, покидая праздник и прощаясь с госпожой де Креси; [38]в безутешном ритме этой мелодии – отрешенная печаль любви, которой суждено умереть, бессилие рук, которые размыкаются в минуту последнего расставания.

Амаро был в восторге. Эта пышная, облачно-белая зала, страстное звучание рояля, грудь Терезы, сиявшая сквозь прозрачную черноту газа, ее царственные косы, купы деревьев в саду аристократического особняка – все это смутно говорило ему об иной, красивой жизни, похожей на роман; в этом незнакомом мире ходят по бесценным коврам, ездят в изящных ландо, покачиваясь на пружинных подушках, упиваются оперными ариями, предаются изысканной меланхолии, вкушают любовь, неведомую другим людям. Утонув в мягком сиденье кушетки, он вспоминал под гармоничные звуки музыки столовую своей тетки, пропахшую луковым соусом, и чувствовал себя нищим, который впервые отведал крема, и силится продлить удовольствие, и думает о том, что скоро ему снова грызть черствые корки и брести по пыльным дорогам.

Между тем Тереза вдруг бросила арию из «Риголетто» и запела старинную английскую песню Гайдна, [39]так проникновенно говорящую о тоске и разлуке:

Раздался возглас: «Браво! Браво!» – и в дверях, мягко хлопая в ладоши, появился министр юстиции. – Прекрасно! Великолепно!

– У меня к вам просьба, сеньор Корреа, – сказала Тереза, тотчас встав с табурета.

Министр поспешил к ней предупредительно и галантно:

– Чем могу служить, милая сеньора?

Граф и господин с роскошными бакенбардами тоже вошли в гостиную, все еще продолжая спорить.

– У нас с Жоаной общая просьба, – сказала Тереза министру.

– Я уже просила вас об этом! Даже два раза! – подтвердила графиня.

– Милые мои сеньоры! – улыбался министр, с довольным видом располагаясь в кресле и поудобнее вытягивая ноги. – Говорите! Требуйте! Что-нибудь очень серьезное? Боже мой, обещаю вам, обещаю торжественно…

– Хорошо! – сказала Тереза, слегка хлопнув его веером по руке. – В таком случае признавайтесь, какие у вас имеются вакантные приходы, только получше?

– А! – воскликнул министр, поняв, в чем дело, и внимательно посмотрел на Амаро; тот съежился и покраснел.

Господин с бакенбардами, стоявший тут же и скромно побрякивавший своими брелоками, выступил вперед и дал нужные сведения:

– Из вакантных приходов самый лучший – Лейрия, главный город округа и центр епископата.

– Лейрия? – повторила Тереза. – Я слышала про Лейрию: там есть какие-то руины?

– Крепость, сеньора, воздвигнутая еще доном Динисом. [41]

– Лейрия нам подойдет!

– Но позвольте, позвольте! – встревожился министр. – Лейрия довольно большой город, резиденция епископата… Сеньор падре Амаро – еще совсем молодой священник…

– Что же из этого, сеньор Корреа! – воскликнула Тереза. – А сами-то вы разве стары?

Министр с улыбкой поклонился.

– Скажи и ты хоть слово! – обратилась графиня к мужу, который нежно почесывал головку попугая.

– По-моему, это излишне; бедный Корреа и так положен на обе лопатки! Кузина Тереза сказала, что он молодой человек.

– Помилуй! – возразил министр. – Не вижу тут особенного преувеличения; не настолько уж я древен…

– Несчастный! – закричал граф. – Вспомни: уже в тысяча восемьсот двадцатом году ты затевал политические заговоры!

– Это был мой отец! Бессовестный клеветник! Это был мой отец!

Все смеялись.

– Итак, сеньор Корреа, – заключила Тереза, – вопрос решен. Падре Амаро назначается в Лейрию.

– Ну, пускай, пускай, сдаюсь, – отвечал министр, махнув рукой, – но имейте в виду: это тирания!

– Thank you, [42]– сказала Тереза, протягивая ему руку.

– Сегодня вы неузнаваемы, сударыня, – заметил министр, любуясь ею.

– Сегодня я счастлива, – отвечала красавица.

Потупив глаза, она рассеянно водила пальцем по своей шелковой юбке, потом подошла к роялю и снова запела нежную английскую песню: