Жозе Эса де Кейрош - Преступление падре Амаро

– А почему?

Амаро сказал, что, по слухам, так принято в Риме.

– Да. Но почему? – приставал педант-каноник.

Амаро не знал.

– А потому, что господь наш Иисус Христос, причащая в первый раз, употребил белое вино. И по самой простой причине: в те времена в Иудее не изготовляли красного вина… Прошу еще порцию запеканки, сеньора.

Поскольку речь зашла о вине и о чашах, Амаро пожаловался на пономаря Бенто. Не далее как сегодня утром, собираясь надевать облачение (сеньор каноник как раз был в ризнице), падре Амаро вынужден был крепко отчитать Бенто: тот отдает стирать облачение некой Антонии, а эта бабенка самым скандальным образом сожительствует с плотником и недостойна даже притрагиваться к освященным предметам. Это первое. А второе – стихарь возвращается от нее такой грязный, что просто неудобно подходить в нем к святым дарам…

– Ах, посылайте ваши ризы мне, сеньор падре Амаро, посылайте их мне! – заволновалась дона Жозефа. – Моя прачка – пример добродетели и стирает очень чисто. Ах, для меня это большая честь!.. Я бы сама их разглаживала утюгом! Можно, если угодно, освятить утюг…

Но каноник, который в этот вечер был решительно в ударе, перебил ее и, повернувшись к падре Амаро, устремил на него глубокий взгляд.

– Кстати, насчет того, что я видел у тебя в ризнице; должен сказать, друг и коллега, сегодня ты допустил ошибку, за которую в школе бьют по рукам.

Амаро слегка встревожился.

– Какую ошибку, дорогой учитель?

– Облачившись, – размеренно поучал каноник, – и кланяясь перед распятием в ризнице, – причем оба диакона уже стояли по бокам от тебя, – ты вместо полного поклона сделал полупоклон.

– Позвольте, позвольте, дорогой учитель! – воскликнул падре Амаро. – Так полагается по всем текстам. «Facta reverentia cruci» – то есть «сделав поклон пред крестом»: это значит простой поклон, легкий наклон головы…

И для наглядности он сделал уставной полупоклон доне Жозефе; та вся затрепыхалась от гордости.

– Опровергаю! – загремел каноник; у себя дома, за своим столом, он не стеснялся навязывать свои мнения даже силой. – Опровергаю, опираясь на тексты. Вот они!

И он обрушил на оппонента каменные глыбы цитат из авторитетнейших церковных авторов: Лаборанти, Вальдески, Мерати, Туррино, Павонио.

Амаро отодвинул свой стул и встал в позу контроверзы – крайне довольный тем, что сейчас, при Амелии, положит на обе лопатки каноника, профессора теологической морали и непревзойденного знатока практической литургии.

– Подтверждаю! – воскликнул он. – Подтверждаю, опираясь на Кастальдуса…

– Стой, разбойник, – заревел дорогой учитель. – Кастальдус за меня!

– Нет, отец наставник, Кастальдус за меня!

Они вступили в яростный спор; каждый тянул к себе Кастальдуса и его авторитетное мнение. Дона Жозефа подпрыгивала на стуле от восхищения и шептала Амелии со счастливым смехом:

– Ай, ну что за святость! Ай, они святые!

Амаро продолжал с победоносным видом:

– И кроме того, дорогой учитель, на моей стороне здравый смысл. Primo: текст, о котором я уже говорил. Secundo: пока священник находится в ризнице, на голове у него надета шапочка, при полном поклоне шапочка может свалиться, и будет нехорошо. Tertio: получается абсурд, потому что поклон перед ризничным распятием, до мессы, окажется глубже, чем поклон перед алтарным распятием, после мессы.

– Но ведь поклон перед алтарным крестом… – начал было каноник.

– Должен быть половинным. Читайте в уставе: «Caput inclinat». [121]Читайте Гавантуса, читайте Гаррифальди. Да иначе и быть не может. И знаете почему? Потому что после мессы священник достигает высшей точки своего значения: он уже причастился тела и крови господа нашего Иисуса Христа. Стало быть, я прав.

И, все еще стоя, он с торжеством потер руки.

Каноник опустил голову, точно оглушенный вол, сплющив двойной подбородок о повязанную вокруг шеи салфетку. Потом, помолчав, сказал:

– В твоих словах есть доля истины… Именно это я и хотел услышать… А ученик не посрамил учителя! – И он подмигнул Амелии. – Что ж, значит, надо выпить! А потом сестрица нам соорудит горяченького кофейку!

Внизу раздался резкий звон колокольчика.

– Это Сан-Жоанейра, – сказала дона Жозефа.

Вошла Жертруда с шалью и мантильей.

– Вот прислали для менины Амелии. Сеньора велели кланяться, а сами не пришли: нездоровы.

– С кем же я пойду домой? – испугалась Амелия.

Каноник потянулся к ней через стол и похлопал ее по руке:

– В крайнем случае я к твоим услугам. Не тревожься за свою скромность, девушка.

– Что еще выдумали, братец! – закричала старуха.

– Замолчи, сестрица. Что сказал святой человек, то свято.

Падре Амаро шумно его поддержал:

– Каноник Диас совершенно прав! Что сказал святой, то свято. За ваше здоровье!

– За твое!

Они чокнулись, весело подмигнув друг другу, уже в полном согласии после недавнего спора. Но Амелия была неспокойна.

– Господи Иисусе, что случилось с маменькой? Что с ней такое?

– А что с ней может быть? Приступ лени! – смеялся падре Амаро.

– Не расстраивайся, милочка! – сказала дона Жозефа. – Я сама тебя провожу! Мы все тебя проводим…

– Понесем менину в портшезе, под балдахином! – хрюкнул каноник, срезая кожуру с груши.

Но вдруг он отложил нож, выкатил глаза и прижал руки к животу.

– Ох, и мне тоже что-то нехорошо…

– Что с вами? Что с вами?

– Колет, будто иглой. Ничего, уже прошло.

Дона Жозефа встревожилась и попыталась отнять у него грушу. В последний раз его схватила колика, когда он поел фруктов…

Но каноник был упрям и надкусил грушу, ворча:

– Да прошло уже, прошло.

– Это у него от сочувствия к вашей маменьке. Симпатия! – шепнул Амелии падре Амаро.

Но каноник вдруг вскочил, оттолкнул кресло и скрючился.

– Мне плохо, мне плохо! Иисусе Христе! А, д-дья-вол! У-у-у… Ой! Ой! Умираю!

Все сгрудились вокруг него. Дона Жозефа обхватила его рукой и повела в спальню, крикнув служанке, чтобы бежала за доктором. Амелия бросилась на кухню согреть кусок шерстяной фланели, чтобы положить больному на живот. Но шерстяная фланель куда-то запропастилась, Жертруда суетилась, натыкаясь на стулья, ища по всему дому свою шаль.

– Да иди без шали, дура! – прикрикнул на нее Амаро.

Девушка выскочила из гостиной. Каноник в комнате испускал хриплые вопли.

Амаро, не на шутку испугавшись, вошел к нему. Дона Жозефа стояла на коленях у комода и бормотала молитвы перед большой литографией Богоматери, а бедный учитель, лежа на кровати животом вниз, кусал подушку.

– Послушайте, сеньора, – строго сказал Амаро доне Жозефе, – теперь не время молиться. Надо что-то предпринять… Что вы обычно делаете, когда у него случается приступ?