Сельма Лагерлёф - Император Португальский

— И ты ничего о нас не слыхала? — сказала Катрина. Все эти новости должны бы были обрадовать ее, но она чувствовала себя все такой же подавленной.

— Нет, — ответила Клара Гулля и, как бы оправдываясь, добавила: — Я же знала, что вам помогут, если уж будет совсем плохо.

Тут она, должно быть, заметила, как дрожат руки Катрины, хотя та и сидела, крепко сцепив их. Она поняла, что им тут, дома, пришлось тяжелее, чем она предполагала, и попробовала объясниться.

— Мне не хотелось посылать домой маленькие суммы, как это делают другие. Я хотела накопить денег, чтобы у меня был настоящий дом и я смогла бы взять вас к себе.

— Нам не нужны были деньги, — сказала Катрина. — Нам бы хватило, если бы ты просто писала.

Клара Гулля попробовала отвлечь мать от печалей, как она это всегда делала в прежние времена.

— Не портите мне этого мгновения, мама! — сказала она. — Я ведь теперь снова здесь. Пойдемте занесем мои чемоданы и распакуем их! В них есть еда. Мы должны приготовить пир к приходу отца.

Она вышла, чтобы помочь снять вещи с повозки, но Катрина за ней не пошла.

Клара Гулля не спросила, как дела у отца. Ей и в голову не приходило ничего другого, кроме того, что он по-прежнему ходит на работу в Фаллу. Катрина, конечно, знала, что должна рассказать ей, как обстоит дело, но все откладывала и откладывала. Ведь с появлением девочки в доме словно пахнуло свежим ветром. Ей не хотелось сразу лишать ее радости возвращения домой.

Пока Клара Гулля помогала разгружать вещи, она видела, как к калитке подошли шестеро-семеро ребятишек и заглянули во двор. Они ничего не сказали, а только засмеялись, показывая на нее пальцами, и побежали своей дорогой.

Но через несколько мгновений они появились снова. На этот раз вместе с ними был маленький старичок. Он выглядел пожелтевшим и сморщенным, но шел, вытянувшись и откинув голову назад и чеканя шаг, словно солдат на марше.

— До чего странная фигура, — сказала Клара Гулля кучеру в тот момент, когда старичок вместе с ватагой детишек протискивался сквозь калитку. Она не имела ни малейшего представления, кто это такой, но не могла не обратить внимания на человека в таком шикарном наряде. На голове у него был высокий кожаный картуз с пышными перьями, вокруг шеи и ниже, на груди, висели звезды и кресты из плотной золотой бумаги, крепко привязанные к цепям. Создавалось впечатление, что на нем золотой воротник.

Дети уже больше не молчали, а кричали, что было сил: «Императрица, императрица!» Бедный старик даже не пытался их утихомирить. Он шествовал так, словно эти орущие и хохочущие малыши были его почетным караулом.

Когда эта орава подошла уже почти к самой двери, Клара Гулля закричала и бросилась в дом к Катрине.

— Кто это? — спросила она в полном ужасе. — Это отец? Он что — сошел с ума?

— Да, — сказала Катрина. Она заплакала от волнения и поднесла передник к глазам.

— Это из-за меня?

— Господь сделал это из милосердия, — сказала Катрина. — Он видел, что ему было слишком тяжело.

Больше она ничего не успела объяснить, потому что Ян стоял уже на пороге. За ним толпились ребятишки, которым хотелось посмотреть, как же произойдет в действительности та встреча, которую им столько раз описывали.

Император Португальский не пошел прямо к дочери. Он остановился возле двери и произнес приветствие по случаю ее прибытия.

Добро пожаловать, о Клара,

О Фина, о всемогущая Гуллеборг!

Он произнес эти слова с таким сдержанным достоинством, какое высокопоставленные особы проявляют в великие мгновения своей жизни, но вместе с тем в его глазах были настоящие слезы радости, и ему стоило большого труда сдерживать дрожь в голосе.

После того, как это торжественное и хорошо продуманное приветствие было произнесено, император трижды ударил императорской тростью об пол, призывая к тишине и вниманию, и запел тонким и скрипучим голосом.

Клара Гулля стояла, тесно прижавшись к Катрине. Казалось, она хотела спрятаться, укрыться за матерью. До сих пор она молчала, но когда Ян повысил голос и запел, она вскрикнула от испуга и попыталась остановить его.

Но тут Катрина крепко схватила ее за руку.

— Оставь его! Он мечтал спеть для тебя эту песню с тех самых пор, как ты уехала от нас.

Тогда она затихла и предоставила Яну продолжать.

Но дольше Кларе Гулле было этого не вынести. Она поспешно бросилась выгонять детей и закрыла за ними дверь.

Затем она повернулась к отцу и даже затопала на него ногами. Она не на шутку разозлилась.

— Пожалуйста, замолчите! — вскричала она. — Вы что, собираетесь сделать из меня посмешище, называя императрицей?

Ян, казалось, немного удивился, но это мгновенно прошло. Она и впрямь была великой императрицей! Что бы она ни делала, делалось правильно. Что бы она ни говорила, это было медом и бальзамом. От радости он совсем забыл поискать глазами золотую корону, золотой трон и военачальников в золотых одеждах. Если ей захотелось показаться при приезде бедной и беспомощной, то это ее дело. Ведь это же счастье, что она вернулась к нему.

Утром, через восемь дней после возвращения Клары Гулли домой, они с матерью стояли на боргской пристани, готовые уехать отсюда навсегда. На старой Катрине была шляпа и шикарное пальто. Она собиралась вместе с дочерью отправиться в Мальме и стать добропорядочной городской дамой. Никогда больше ей не придется зарабатывать на хлеб тяжелым трудом. Она будет сидеть на диване сложа руки и проведет остаток своих дней спокойно и беззаботно.

Но, несмотря на все ожидавшие ее радости, Катрина никогда не чувствовала себя такой жалкой и несчастной, как сейчас, стоя здесь на пристани. Клара Гулля, должно быть, все же что-то заметила, потому что стала спрашивать, не боится ли она морского путешествия. И тут же принялась объяснять ей, что в этом нет ничего страшного, хотя ветер и дует с такой силой, что люди едва стоят на пристани. Клара Гулля ведь была привычной к морским путешествиям и знала, о чем говорит.

— Разве это волны, — сказала она матери. — Конечно, я вижу, что озеро побелело, но я бы не побоялась переплыть его даже на нашей старенькой плоскодонке.

Буря не пугала Клару Гуллю, и она осталась на пристани. А Катрина, чтобы хоть как-то спрятаться от ветра, зашла в большой склад и забилась в темный угол за ящики. Она собиралась просидеть здесь до самого прибытия парохода, поскольку ей не хотелось до отъезда столкнуться с кем-либо из их прихода. В то же время она думала, что, должно быть, поступает неправильно, раз ей стыдно показаться на люди.