Сельма Лагерлёф - Предание о старом поместье

«Ты молод и здоров, — говорила ему скрипка, — ты можешь действовать, можешь бороться. И ты способен удержать то, что готово уплыть из твоих рук. Почему же ты так пал духом и отчаялся?»

Хеде играл, опустив глаза в землю, но теперь он поднял голову и оглядел тех, кто собрался вокруг него. Это была небольшая группа детей и уличных зевак, привлеченных звуками музыки.

Впрочем, сбежались они не только ради музыки. У бродячего музыканта и его спутницы были компаньоны.

Напротив Хеде стоял человек в расшитом блестками цирковом трико и с обнаженными руками, которые он скрестил на груди. На первый взгляд, он показался Хеде старым и изможденным, но потом он увидел, что это молодец с могучей грудью и длинными усами. Рядом с ним стояла его жена, маленькая и толстая особа далеко не первой молодости, впрочем, необычайно гордая своим костюмом с блестками и с пышными газовыми юбочками.

При первых же звуках музыки они застыли на месте, отсчитывая такт, а затем, с обворожительной улыбкой на устах, взялись за руки и, ступив на небольшой лоскутный коврик, начали представление.

Хеде обратил внимание на то, что во время всех эквилибристических кульбитов, которые они показывали, женщина почти не двигалась и работал, по сути дела, один только ее муж. Он перескакивал через нее, ходил колесом, делал антраша. Она же только тем и занималась, что посылала публике воздушные поцелуи. Впрочем, Хеде не обращал на них особого внимания. Смычок его так и летал по струнам. Он говорил ему о счастье, которое заключено в борьбе и победе. Он, можно сказать, считал Хеде счастливчиком из-за того, что все его благополучие теперь поставлено на карту. Хеде играл, чтобы вселить в себя надежду и мужество, и ему было не до старых акробатов.

Но вдруг он заметил в них какое-то беспокойство. Они больше не улыбались и не посылали публике воздушных поцелуев. Акробат сделал неудачный прыжок, а жена его стала покачиваться под звуки вальса.

Хеде играл все увлеченнее. Он бросил на полпути «Вольного стрелка» и заиграл старинную народную танцевальную мелодию, из тех, от которых и стар и млад сходили с ума на деревенских пирушках.

Пожилые акробаты все больше теряли самообладание. Дыхание их участилось. И вот наступил момент, когда они больше не в силах были устоять перед этой зажигательной музыкой. Одним прыжком они очутились в объятиях друг друга и закружились в вальсе прямо на лоскутном коврике.

Ах, как они танцевали! Как танцевали! Они делали пробежку короткими семенящими шажками, а потом принимались кружить маленькими плотными кругами, почти не выходя за края коврика. Лица их сияли от наслаждения и восторга. Молодая страсть и любовный жар охватили этих пожилых людей.

Толпа зрителей пришла в полный восторг от их танца. Маленькая серьезная спутница слепого музыканта улыбалась во весь рот, и Хеде почувствовал необычайное волнение.

Подумать только, какие чудеса может творить в его руках скрипка! Точно бес вселяется в людей. Огромной силой владеет он, и в любой момент сможет ею воспользоваться.

Всего лишь два-три года обучения за границей у какого-нибудь известного мастера, и он сможет разъезжать по свету, добывая своей игрой деньги, славу, известность.

Гуннару Хеде подумалось, что эти акробаты именно для того и появились здесь, чтобы внушить ему такую мысль. Теперь путь для него открыт и ясно обозначен.

И он сказал себе: «Я хочу и стану музыкантом, я должен им стать. Это не то что корпеть над книгами. Я могу завораживать людей своей игрой, и я стану богатым».

Хеде кончил играть. Бродячие артисты подошли к нему и принялись расточать ему комплименты.

Мужчина сказал, что его зовут Блумгрен. Это его настоящее имя, но в цирке он выступал под другими именами. Он и его жена — старые цирковые артисты. Фру Блумгрен когда-то называлась мисс Виола, она была наездницей. Но даже и сегодня, когда они покинули цирк, они продолжают оставаться артистами, пламенно преданными искусству. Он только что сам мог в этом убедиться. Именно поэтому они не в силах были устоять на месте при звуках его скрипки.

Несколько часов Хеде ходил по дворам вместе с акробатами. Он не мог расстаться со скрипкой, и к тому же ему льстило восхищение старых акробатов. Он решил испытать себя. «Я хочу увидеть, есть ли во мне талант, могу ли я вызывать восторги публики и заставлять детей и уличных зевак ходить за мной по пятам». По дороге господин Блумгрен набросил на себя старое, поношенное пальто, а фру Блумгрен закуталась в коричневый широкий плащ, и в таком виде шли они, беседуя, рядом с Хеде.

Господин Блумгрен не хотел говорить о той славе, которой они с госпожой Блумгрен пользовались в былые времена, когда работали в настоящем цирке. Но директор уволил фру Блумгрен под тем предлогом, что она слишком располнела. Господин Блумгрен не был уволен, но он сам потребовал расчета. Да и кто мог ожидать, что он останется служить у директора, который уволил его жену!

Фру Блумгрен жить не может без искусства, и ради нее господин Блумгрен решил стать вольным артистом, с тем чтобы она могла продолжать выступления. Зимой, когда давать представления на улице невозможно из-за холодов, они выступают в небольшом шатре. В такие периоды репертуар у них куда богаче. Они разыгрывают пантомимы, показывают фокусы, жонглируют.

Их можно было отлучить от цирка, но никто не сможет отлучить их от искусства. И они продолжают служить искусству, оно стоит того, чтобы оставаться верным ему до гроба. И они всегда будут артистами! Так считает господин Блумгрен, и госпожа Блумгрен с ним в этом согласна.

Хеде шел и молча слушал их. В голове его царила сумятица. Иногда в жизни случаются события, которые следует воспринимать как символы, знаки, требующие истолкования. В том, что с ним сейчас происходит, наверняка есть какой-то смысл. И если он правильно его истолкует, то получит путеводную нить к тому, чтобы принять разумное решение.

Господин Блумгрен попросил господина студента уделить немного внимания маленькой спутнице слепого музыканта. Видел ли он когда-нибудь такие глаза? Не кажется ли ему, что такие глаза неспроста даны человеку? Можно ли иметь такие глаза и не быть предназначенным для чего-то большого?

Хеде обернулся и посмотрел на маленькое бледное дитя. Да, верно, глаза у девочки были как звезды, сиявшие на печальном, исхудалом личике.

— Господь всегда знает, что делает, — сказала фру Блумгрен, — я готова допустить Божий промысел даже в том, что такому артисту, как господин Блумгрен, приходится выступать на улицах. Но скажите на милость, о чем думал Всевышний, награждая девочку такими глазами и такой улыбкой?

— Вот что я вам скажу, — заявил господин Блумгрен, — у нее нет ни малейшей склонности к искусству. При этаких-то глазах!