Георгий Полонский - Перевод с английского

- Да, но моего-то английского хватает только для научной литературы…

- А кое-кто, худо-бедно читающий на языке, увлекается этим очень. Но не я! (Чувствовалось, что она продолжает старый и напрасный вкусовой спор с кем-то.) Теперь - музыка… До "Битлз" я еще дотянулась кое-как, но дальше… Этот рок в целом… какая-то Хиросима в музыке, вам не кажется? Тут уж я точно схожу с дистанции! Детям наверняка я кажусь сломанной антикварной штуковиной из лавки древностей, от этого бывает грустно…

- И все-таки вы счастливая! - упрямо и завистливо сказал он.

- Но такое счастье и вам доступно. Стоит захотеть! Вот слушайте, я нашла это ужасно созвучным себе, будто родная душа писала:

Безумный век идет ко всем чертям,

а я читаю Диккенса и Твена

и в дни всеобщей дикости и тлена,

смеясь, молюсь мальчишеским мечтам… 14)

Хорошо?

- Очень, - признал Виталий и огорченно почесал в затылке. - Очень все верно, только ведь это стихи…

- Вот ужас-то! - закричала Виолетта Львовна. - Это просто ужас! Да почему для вас стихи, Шекспир, Уланова, Чаплин - по одну сторону забора, а жизнь - по другую? Кто поставил этот проклятый забор?!

- Только не я, - засмеялся Виталий и машинально взглянул на часы. - Нет, правильно я угадал, что вы человек счастливый… Вы же часов не наблюдаете… Уже восемь минут как идет ваш урок!

- Как?! - вскочила она. - А где же дети?

Спортзал.

Трое взрослых людей - физкультурница, Числитель и Виолетта Львовна - стоят и смотрят в глаза детям, от которых еще пышет баскетбольной горячкой.

- С чего вы взяли, что Виолетта Львовна отменила урок? - спрашивет Виталий, и по лицу его ясно, что он не намерен шутить.

Ни секунды замешательства. Отвечает целый хор чистых и ясных голосов:

- Она сама сказала!

Виталий оглянулся на Виолетту Львовну - она стояла, прислонившись к "шведской стенке". У нее взгляд, испуганно вопрошающий: милые мои, где же совесть ваша?!

- Неправда! Когда вам это сказали? При каких обстоятельствах? - гневно выясняет Виталий.

- Сегодня утром на бульваре, - улыбаясь, говорит Тамара Петрова. - Ну, Виолетта Львовна, скажите вы сами!

- Да, девочка… - Голос у англичанки дрогнул. - Но в каком смысле я говорила об этом?

- Откуда мы знаем, в каком? Мы думали - в обыкновенном! - кричит Гродненский.

- Можно, я напомню? - выступил вперед и обаятельно улыбнулся Коробов. - Вы сказали так: "Сегодня я готова пожертвовать уроком английского. Не наукой единой жив человек". Мы подумали - заболели…

Виталий и физкультурница уже решительно ничего не понимают.

- Да, пожертвовать, но ради чего?! - вне себя кричит Виолетта Львовна. - Ради беседы же, ради волнующих вас вопросов!

- А мы не поняли, - кратко, чистосердечно, невинно заявляют ребята.

Виолетта Львовна медленно выходит из зала. У нее вздрагивает голова.

И вот 6-й "Б" у себя в классе. У доски стоит хмурый Виталий. Обстановка напряженная.

- Виолетта Львовна хотела пожертвовать часом науки во имя морали. А поскольку морали у вас нет, она не смогла этого сделать… Теперь я попробую! Гродненский, тебе ясно?

- Не-а, - отвечает Гродненский в полном восторге. Настроение класса сразу улучшилось от известий, что урока не будет.

- А вы нам почитаете? - кричат из угла.

- А чего мы будем делать?

- А домашнее задание можно решать?

- А Курочкин щипается!

- Закрыть рты! - Виталий потемнел.

Куда делась вся его игривая легкость, вся его снисходительная терпимость!

- Давайте начистоту. Вот и сейчас зол на вас. Это нехорошо, но факт. И сами вы два дня ходите обозленные. И обижена учительница, из-за которой у меня зависть к вам: мне не посчастливилось у такой учиться. И парта Лени Пушкарева пустует. Где Пушкарев?

- А мы откуда знаем?

На подоконнике Виталий замечает чей-то старенький ученический портфель.

- Это не его портфель?

- А вы откройте! - советует Коробов. - Если там письма от американского президента, - значит, его!

Хохот.

- А ну, тихо! Вы правдолюбы, это я уже понял. Вы расквитались с обманщиком. Так? Мартынцева, что это еще за позы?

Галка, прогнув спину, закинула назад голову и держит у носа мокрый носовой платок.

- Нет, ничего, - говорит она спокойно и выпрямляется. - Все в порядке.

- А ты его не защищай! Это он ее треснул, Пушкарев! - кричит Коля Козловский.

И весь класс взрывается:

- Сперва все узнайте, а потом заступайтесь!

- Он всех околпачил!

- С ним никто не может дружить!

- Зачем вообще его перевели в нашу школу?

- У него все, не как у людей!

- Прославиться хотел! - кричит Тамара.

- Неправда! - вскинулась Галка. - Он первый предлагал позвать Андрюшку, он себе ничего не присваивал… и не командовал, как некоторые…

- Вот видите, - подойдя к ней и опустив руку на ее плечо, думает вслух Виталий, - можно, значит, и так объяснить: человек хотел дружить с вами, собрать вас за своим столом… От одиночества он пошел на эту хитрость, не от хорошей жизни! И в сущности, он мало что выдумал, там больше правды, в этом письме… Парень кожей чувствовал, что где-то люди в беде, только не знал, какие… И я, шляпа, не оценил сразу, не понял… Их мы не спасли, далеко они. Но давайте хоть со своими товарищами обращаться по-человечески! Об этом и хотела говорить с вами Виолетта Львовна, но вы были "заняты"!

И по глазам Числитель увидел, что эта речь дошла. Если не до всех, то до многих.

- Вот у меня вопрос к Мише Гродненскому. Кто сегодня принес клей и опрокинул на тетрадь Пушкарева?

- Это не я, - хмуро отозвался Гродненский, не поднимая глаз.

- А что Коробов скажет?

- Я не приносил, - с достоинством говорит Андрюша.

- А мне все-таки кажется, что это сделали ты и Гродненский. И не исключено, что Курочкин. Вот, кажется, и все! Поэтому вы трое скажете своим мамам… нет, с мамами я не могу… вы скажете своим отцам, что их вызывают в школу…

- Да, а если он дерется, как ненормальный, - заскулил Гродненский. - Если он меня убьет?

- Я ему скажу, чтоб он поаккуратней. А если отцы не придут - я звоню им на работу. Ясно?

- Мой не придет, - ломким голосом говорит Андрей. - Он занят…

- Что, с утра до позднего вечера?

- Да!

Класс затаил дыхание. Смысл столь напряженной тишины неясен одному Виталию.

- Где же он так много трудится?

- Это нельзя при всех говорить! - крикнул ужасно взволнованный Гродненский.

- Ух ты, как интересно! - удивляется Виталий. - А я потихоньку. - Он вдруг начинает понимать, что это очень важно для ребят.

И он листает классный журнал, водит пальцем по одной из последних страниц. Чутье или догадка, которая сродни вдохновению, владеет им в этот момент.

- Не надо! - заклинает Андрюша. - Я вам потом скажу!

- Ну, не надо, так не надо, - вдруг согласился Виталий и закрыл журнал. - Но у твоего папы вполне приличная работа! Какой смысл ее скрывать? Да и журнал всегда может попасть ребятам в руки - и что тогда?