Джон Стейнбек - Белая перепелка

Она улыбалась своим мыслям.

Во время работы в саду она была восхитительна. На ней было яркое ситцевое платье, довольно длинное, но без рукавов. Она где-то раздобыла старомодную панамку. Руки ее были защищены плотными перчатками. Гарри любил наблюдать, как она расхаживает с мешочком и совком и сыплет удобрения под цветы. Ему нравилось выходить вместе с ней по ночам уничтожать слизней и улиток. Мэри держала фонарь, а действовал сам Гарри, он давил слизняков и улиток, превращая их в липкую, скользкую массу. Он знал, что ей, наверно, противно смотреть на это, но фонарь ни разу не дрогнул в ее руке. «Храбрая девочка, – думал он. – За этой хрупкой красотой скрывается выдержка. Она даже охоту на вредителей умеет превращать в увлекательное занятие».

– Вон большая, ползет и ползет, – говорила она. – Она хочет съесть этот большой цветок. Убей ее! Убей скорей!

После таких вылазок они возвращались в дом, весело хохоча.

Мэри беспокоилась о птицах.

– Они не слетают пить, – жаловалась она. – Их совсем мало. Хотела бы я знать, чего они боятся.

– Может быть, они еще просто не привыкли. Они будут прилетать позже. Наверно, где-нибудь бродит кошка.

В лицо ей бросилась краска. Она вздохнула и надула хорошенькие губки.

– Если это кошка, я положу в саду отравленную рыбу! – воскликнула она. – Я не дам кошке охотиться за моими птицами!

Гарри пришлось успокаивать ее.

– Знаешь, что я сделаю? Я куплю духовое ружье. И если кошка появится, мы можем подстрелить ее. Это не убьет кошку, но ей будет больно, и она больше не вернется сюда.

– Хорошо, – сказала она уже более спокойно. – Так будет лучше.

Сидеть по вечерам в столовой было очень приятно. Ровным пламенем горел камин. Если была луна, Мэри гасила свет, и они сидели, глядя в окно на залитый голубоватым, холодным светом сад и на тени от дубков.

Там царило спокойствие и постоянство. Но за садом начинались темные заросли.

– Это враг, – сказала Мэри однажды. – Это мир с его грубостью, неразберихой, неопрятностью хочет ворваться в мой сад. Но он не может, потому что фуксии не пускают его. Вот для чего там фуксии, и они знают это. Птицы могут прилетать свободно. Они живут в диком мире, но они прилетают в мой сад отдохнуть и напиться. – Она тихо засмеялась. – Гарри, во всем этом есть что-то глубокое. Я не знаю, что именно. В саду уже начинают появляться перепелки. Сегодня вечером по меньшей мере дюжина побывала у бассейна.

– Жаль, я не могу понять, что у тебя на уме, – сказал он. – Ты вроде бы скользишь по поверхности всего и в то же время холодна, сосредоточенна. Ты такая… уверенная в себе.

Мэри присела к нему на колени.

– Нет, не такая уж я уверенная. Ты не знаешь. И я рада, что ты не знаешь.

Однажды вечером, когда Гарри читал под лампой газету, Мэри вскочила.

– Я забыла на земле свои садовые ножницы, – сказала она. – Они заржавеют от росы.

Гарри поглядел на нее поверх газеты.

– Принести их тебе?

– Нет, я сама. Ты их не найдешь.

Она вышла в сад, нашла ножницы и из сада стала смотреть через окно в столовую. Гарри все еще читал газету. Комнату всю было видно как на картинке, как на сцене перед началом пьесы. В камине трепетало пламя. Мэри смотрела, не двигаясь. Вот большое глубокое кресло, в котором она сидела минуту назад. Что бы она делала, если бы не вышла в сад? Если бы в сад вышла ее душа, ее ум и зрение, а Мэри осталась в кресле?.. Вот ее нежное, одухотворенное лицо повернуто в профиль, она задумчиво смотрит на камин.

– О чем она думает? – шептала Мэри. – Что происходит в ее головке? Встанет ли она? Нет, все сидит. Платье слишком открытое, видишь, как оно сползает с плеч. Но это довольно мило. Видна небрежность, но изящная и милая. А теперь она улыбается. Должно быть, думает о чем-то приятном.

Вдруг Мэри пришла в себя и сообразила, что она делает. Она была в восторге. «Я как бы раздваиваюсь, – решила она. – Это все равно, что у тебя две жизни и ты можешь видеть себя со стороны. Это замечательно! Интересно, могу ли я делать это, когда захочу? Я видела то, что видят другие люди, когда смотрят на меня. Надо сказать об этом Гарри». И ей представилась новая картина: она увидела, как объясняет ему, пытается описать то, что случилось; увидела, как он смотрит поверх газеты, у него внимательный, озадаченный, почти страдающий взгляд. Он так старается вникнуть в ее слова. Хочет понять и никак не может. Если она расскажет ему о своем видении, он станет задавать вопросы. Потом будет возвращаться к этой теме и снова и снова, пока, наконец, не убьет всю прелесть ее. Он вовсе не хочет портить ей настроения, когда она рассказывает что-нибудь, но так уж получается у него. Ему нужна ясность, такая полная ясность, что все меркнет. Нет, она не расскажет ему! Она еще раз выйдет сюда и опять все испытает, а если он все испортит, она не сможет этого сделать.

Мэри увидела через окно, как Гарри положил газету на колени и взглянул на дверь. Она торопливо вбежала в дом и показала ему ножницы.

– Смотри, уже появилась ржавчина. К утру они были бы совсем красные и противные.

Он кивнул и улыбнулся ей.

– В газете пишут, что у нас будут неприятности с этим новым законопроектом о ссудах. Боюсь, что нам будут чинить всяческие препятствия. Но должен же кто-то давать ссуды, если люди хотят закладывать имущество.

– Я ничего не понимаю в ссудах, – сказала она. – Кто-то говорил мне, что в твоей фирме заложены почти все автомобили в городе.

Он довольно рассмеялся.

– Ну, не все, а добрая половина. Времена нелегкие – вот и надо делать деньги.

– Это звучит ужасно, – заметила она. – Словно ты нечестно пользуешься тем, что люди попадают в беду.

Он свернул газету и положил ее на стол рядом с креслом.

– Я не думаю, что это нечестно, – сказал он. – Людям нужны деньги, и мы даем их. Закон устанавливает процентную ставку. Все совершается вполне законно.

Она положила свои красивые руки на подлокотники кресла и приняла ту самую позу, какую она видела из сада.

– Наверно, в этом действительно нет ничего нечестного, – сказала она. – Но выглядит это так, будто пользуешься тем, что люди попали в беду.

Гарри долго не спускал с огня задумчивого взгляда. Мэри наблюдала за ним, она знала, что он обеспокоен ее словами. Но ему невредно узнать, что такое его бизнес. Любое дело, которое мы делаем, кажется нам правильным, но совсем иное – когда мы задумываемся над тем, что делаем. Гарри не мешало бы немного умственно проветриться.

Немного погодя он взглянул на нее.

– Милая, ты, надеюсь, не думаешь, что наша фирма занимается нечестными делами?

– Ну, я ничего не знаю о ссудном деле. Как же я могу сказать, что оно нечестное?

– Но ты чувствуешь, что оно нечестное? – настаивал Гарри. – Ты стыдишься моего дела? Мне бы не хотелось, чтобы это было так.