Нацумэ Сосэки - Ваш покорный слуга кот

Звуки шагов святого отшельника приблизились к спальне и тут стихли. Я затаил дыхание и с нетерпением ждал, что будет дальше. Уже впоследствии я пришел к выводу, что если бы во время охоты на мышей у меня было такое же состояние, как теперь, то было бы совсем неплохо. Я испытывал такое напряжение, что, казалось, вот-вот лопну. Я от всего сердца признателен святому отшельнику за то, что благодаря ему мне предоставилась неповторимая возможность прозреть. Вдруг бумага на сёдзи в одном месте потемнела, словно на нее упали капли дождя, потом показался какой-то темно-багровый силуэт. Вот бумага бесшумно прорвалась, а у меня перед глазами промелькнул и снова скрылся во тьме красный язык, Затем показалось что-то блестящее и страшное. Для меня было совершенно ясно, что это глаз святого отшельника. Может быть, мне почудилось, но я отчетливо видел, как этот глаз, скользнув по окружающим предметам, устремился к корзине и остановился на мне. Я решил, что этот злобный взгляд отшельника намного сократил срок моей жизни. Ожидание становилось невыносимым, и я готов был уже выскочить из-за корзинки, как сёдзи спальни бесшумно раздвинулись, и долгожданный святой отшельник наконец предстал перед моими глазами.

При сложившихся обстоятельствах я имею честь в ходе своего повествования познакомить вас с неожиданным и очень редким гостем — святым отшельником-вором, но, прежде чем сделать это, мне хотелось бы изложить некоторые свои взгляды, прошу внимания. Древних богов почитают всезнающими и всемогущими. Особенно бога христианского, который даже в двадцатом веке продолжает оставаться всезнающим и всемогущим. Однако то, что в представлении посредственных людей является знанием и могуществом, зачастую есть не что иное, как невежество и бессилие. Совершенно очевидно, что это парадокс, причем открыл этот парадокс я. Когда я думаю об этом, у меня рождается тщеславная мысль, что я кот не простой; сейчас я хочу изложить свои доводы и во что бы то ни стало вдолбить в ваши головы, высокомерные люди, что с кошками тоже нужно считаться. Говорят, вселенную создал бог. Тогда человек тоже, наверное, творение бога. Говорят, что в так называемой библии об этом ясно сказано. Итак, существует обстоятельство, которому люди страшно удивляются, но в то же время под влиянием этого самого обстоятельства они все больше и больше склоняются к тому, чтобы признать всепоглощающее знание и могущество бога. Заключается это обстоятельство в следующем: на свете существует огромное множество людей, но вы никогда не встретите два лица, похожих друг на друга. А ведь всякое человеческое лицо состоит из определенных элементов, более или менее одинакового размера. Когда я думаю о том, как бог из одного и того же материала сотворил столько всевозможных лиц, я не могу не восхищаться его мастерством. Надо обладать большим творческим воображением, чтобы создать такое разнообразие лиц. Даже величайшие художники мира, работая очень целеустремленно, не смогли создать более двенадцати — тринадцати типов лиц. Поэтому ловкость бога, который один подрядился изготовить людей, не может не вызвать восхищения. Это такое великое мастерство, какого никогда не встретишь в человеческом обществе, и поэтому его с полным основанием можно назвать мастерством всемогущим. Здесь люди просто благоговеют перед богом. Конечно, с человеческой точки зрения это благоговение совершенно резонно. Однако если подходить к данному вопросу с кошачьих позиций, то тот же самый факт может быть признан свидетельством бессилия бога. Я думаю, можно сделать вывод, что если бог не бессилен, то его способности ни в коем случае не выше человеческих. Говорят, что бог создал столько же лиц, сколько и людей, однако совершенно непонятно, явилось ли такое разнообразие результатом предварительного расчета, или, приступая к работе, он замышлял создать и кошку и поварешку на одно лицо, но работа не клеилась и все получалось не так, как он хотел, в результате возникла подобная неразбериха. Разнообразие человеческих лиц можно рассматривать как память об успехе, достигнутом богом; но в то же время это можно воспринимать как результат постигшей его неудачи. Здесь можно, конечно, говорить и о могуществе, но ничто не мешает расценить это как бессилие. Жаль, что глаза людей расположены на одной плоскости и они не могут одновременно смотреть и вправо и влево, а поэтому в их поле зрения попадает только часть предметов. Но обалделые, одураченные богом люди не хотят замечать таких простых фактов, которые можно наблюдать в их обществе каждую минуту в любое время суток. А вот со стороны их видно хорошо. Если при изготовлении чего-либо трудно создать большое разнообразие, то не менее трудно достичь и полного единообразия. Очевидно, Рафаэля одинаково поставили бы в тупик как заказ написать два одинаковых портрета богоматери, так и требование изобразить двух мадонн, совершенно непохожих друг на друга; нет, все-таки написать две одинаковые вещи, наверное, труднее. Вероятно, для Кобо-дайси [122] Кобо-дайси — посмертное имя буддийского священника Кукая (774 – 835). было бы значительно труднее написать иероглифы «небо» и «море» точно так же, как он написал их вчера, чем вовсе переменить почерк. Что же касается обучения языку, на котором говорят люди, то оно целиком основано на принципе копирования. Когда дети знакомятся с окружающим миром и с помощью своих матерей и кормилиц узнают новые слова, у них нет никаких честолюбивых побуждений, кроме одного — повторить слово так, как оно было услышано. Изо всех сил они стараются подражать другим. Естественно, в течение десяти — двадцати лет в языке, который складывается подобным образом, на основе подражания, возникают различные фонетические изменения, что свидетельствует об отсутствии у людей способностей к абсолютному копированию. Так что настоящее копирование — штука весьма трудная. Следовательно, бог еще больше доказал бы свое всемогущество, если бы сделал людей настолько одинаковыми, чтобы все они были на одно лицо, как маски, выжженные одним клеймом; с другой стороны, тот факт, что он выпустил на белый свет множество своеобразных, не похожих друг на друга индивидуумов, наталкивает на мысль о его полной беспомощности.

Я совсем забыл, что побудило меня пуститься в такие длинные рассуждения. Но если уж люди забывают, с чего они начали разговор, то коту сам бог велел. Итак, когда я взглянул на святого отшельника-вора, который, раздвинув сёдзи, появился на пороге спальни, все эти чувства, о которых я говорил выше, всколыхнули мне душу. Почему всколыхнули?… Почему, спрашиваете? Постойте, надо еще раз хорошенько подумать. Ага, вот почему. Дело в том, что как только я увидел лицо святого отшельника, который, сохраняя полное самообладание, предстал перед моими глазами, это лицо… Хотя я всегда сомневался в способностях бога, это лицо обладало одной особенностью, которой было вполне достаточно, чтобы вмиг рассеять мои сомнения. Особенность эта заключается в том, что вор как две капли воды был похож на моего любимого красавца Мидзусима Кангэцу-куна. Конечно, я не вожу знакомство с ворами, но по тем ужасным поступкам, которые они совершают, не раз пытался нарисовать в своем воображении лицо вора. Я считал, что нос у него должен быть обязательно маленький и приплюснутый, глаза величиной с медный сэн, а волосы на голове должны торчать, как колючки на кожуре каштана. Однако то, что я увидел, отличалось как небо от земли от созданного моим воображением образа. Никогда нельзя полагаться на воображение. Этот святой отшельник был очень изящным и красивым вором — стройным, с прямыми, как стрела, темными бровями. Лет ему двадцать шесть — двадцать семь, то есть столько же, сколько Кангэцу-куну. Если бог обладает достаточным умением, чтобы создать два столь похожих лица, то его никак нельзя считать бессильным. Говоря откровенно, я даже подумал, что Кангэцу-кун сошел с ума и поэтому прибежал к нам глубокой ночью. И только потому, что под носом у пришельца не чернели усы, я сообразил, что это все-таки другой человек. У Кангэцу-куна красивое мужественное лицо; бог вылепил его достаточно тщательно, чтобы оно могло приковать к себе внимание барышни Канэда Томико, той самой, которую Мэйтэй назвал ходячей маркой. Однако и этот святой отшельник со своей физиономией ничуть не уступит Кангэцу-куну в смысле притягательного воздействия на эту женщину. Если дочка Канэда потеряла голову от одного взгляда Кангэцу-куна, то не влюбиться столь же пылко в этого господина вора с ее стороны было бы несправедливо и уж во всяком случае нелогично. Она такая способная, все схватывает на лету. Таким образом, если вместо Кангэцу-куна ей предложить этого вора, она, несомненно, полюбила бы его всей душой и сделала бы все возможное, чтобы жить с ним в мире и согласии. Пока жив и здоров этот святой отшельник, барышне Канэда не надо беспокоиться, что на Кангэцу-куна, паче чаяния, повлияют страстные проповеди Мэйтэя и других и это необыкновенно удачное замужество расстроится. Предположив, как в этом случае будут развиваться события в будущем, я наконец успокоился за судьбу барышни Томико. До тех пор пока существует господин вор, счастье барышни Томико обеспечено.