Пэлем Вудхауз - Том 2. Лорд Тилбури и другие

Вечером, перед тем как лечь, он намеревался написать изысканным слогом, что затея их безнадежна, отец — непоколебим, и остается разлука.

Так оборвет он все концы. Однако сейчас важно другое —.говорить как можно осмотрительнее. Нервно облизывая губы, Адриан молился, чтоб язык не предал его.

Дверь хлопнула, вернулась княгиня. Она была женщина крупная, но плавных очертаний, двигалась грациозно и иногда, к примеру — сейчас, когда она, быстро скользнув по гостиной, опустилась в кресло, напоминала тигрицу в клетке. Тащась за ней, Адриан чувствовал, как возрастает его тревога. Вынув палец из-под галстука, он оттянул воротничок.

— Ну, слава Богу, ушли! — произнесла княгиня.

Адриан ухватился за ниточку, чтобы хоть на время оттянуть отчет, в предчувствии которого так измаялся. Настроения этой женщины он знал и видел, что сейчас они у нее далеки от благодушия. Что-то, чуял он, ее расстроило. Как неприятно блестят карие, яркие глаза, какое жесткое лицо, какое сходство с тигрицей, у которой утянули из-под носа большую кость! Ему показалось, что легкая светская беседа разрядит обстановку.

— Это кто такие? — спросил он.

— Познакомились на пароходе. Водили меня вчера в театр.

— Правда? В какой же?

— В «Аполлон».

— Забыл, что там идет.

— Пьеса «Ангел в доме». [81] «Ангел в доме» — очень известная поэма Ковентри Патмора (1823–1896).

— Да, да, слыхал!

— И что же, любопытно?

— Грандиозно! Говорят, продержится не меньше года.

— Да? Сомневаюсь.

— Что, плохо?

— Не в том дело.

— Какого-то нового драматурга?

— Ее написал, — сообщила княгиня, злобно сминая в пепельнице сигарету, — мой пасынок Джозеф.

Адриан начал проникаться ее чувствами. Ее мнение о пасынке было ему хорошо известно, и он сочувственно подумал, как, наверное, досадно и горько той, кто, долгие годы считая его кретином, внезапно открыла, что он достиг успеха! Отказываться от прежних слов было бы поздновато, но можно выказать единодушие, принизив автора.

— Мне он тоже не нравится!

Княгиня вскинула на него глаза, одобрительно, но удивленно. Она и не подозревала, что Адриан знаком с Джозефом.

— Вот как?

— Ни чуточки! Вот бы хряснулся макушкой!

— Что?

— О притолоку…

Он в смятении прикусил язык, с которого чуть не слетело «плавучего дома». Шампанское и утка подточили разум, ослабленный долгим воздержанием, и чуть не привели к роковой откровенности.

— Моей двери, — промямлил он.

— Ничего не понимаю!

— О притолоку моей двери. Надеялся, что он хряснется макушкой об эту притолоку. Кто-то привел его ко мне на коктейль. Притолока у меня низковата, а Джозеф высоковат. Вот я и говорю, пусть бы стукнулся головой. Но, — заключил Адриан, наигрывая изо всех сил веселье, — он… э… не стукнулся. — И достав платок, отер лоб.

— На коктейль? Интересно!

Металлическая нотка в ее голосе была излишня; до него и так доехало, что, счастливо избежав одной ловушки, он кувыркнулся в другую. Слишком поздно вспомнил он, что, провожая нареченную, жарко клялся ей вести затворническую жизнь, никуда не ходить, ни с кем не встречаться, словом — чахнуть в одиночестве. Ему опять потребовался платок.

— Значит, пока меня не было, ты закатывал вечеринки?

— Всего одну.

— И, конечно, наприглашал смазливых девчонок?

— Нет. нет! Пригласил двух-трех приятелей.

Резкий, негармоничный звук, слетевший с губ его собеседницы, формально назывался смехом, но веселья в нем не слышалось.

— Приятелей… А я так думаю, едва я повернулась спиной, ты принялся крутить любовь со всеми встречными девицами.

— Элоиза!

— Хотя зачем спрашивать? Все равно солжешь.

Адриан поднялся. Ему давно уже хотелось очутиться подальше, и фраза эта показалась самой подходящей для достойного ухода. Сходство хозяйки с тигрицей настолько усилилось, что в гостиной как бы выросли прутья и потянуло странным запахом. Недоставало укротителя в каскетке да костей на полу, а так — зоологический сад, просто вылитый.

— По-моему, мне лучше уйти, — тихо, оскорбленно проговорил Адриан.

— Сядь!

— Я не желаю…

— Садись!

— Элоиза, ты меня оскорбила! Мы встретились после долгой разлуки, а ты…

— Кому сказано? Сесть! Адриан сел.

— Не трать время попусту, — приказала княгиня. — Какие обиды? Что я, тебя не знаю? Знаю, и ни на грош тебе не верю.

— Помилуй, Элоиза!

— Ни на дюйм! Для тебя слаще нет, чем меня дурить.

— Скажу одно, ты в весьма странном…

— Ничего. После нашей женитьбы не очень-то разгуляешься! Жить мы будем в деревне.

— Что?!

— Уж там я сумею за тобой уследить!

Хотя вряд ли кто мог бы назвать Адриана человеком чувствительным, такое настроение все-таки показалось ему не совсем подходящим для романтического союза, о чем он и сообщил.

— Мой девиз — «Безопасность прежде всего!» — возразила княгиня. — Я категорически не намерена отпускать тебя без привязи в Лондон. Так я и думала, ты недоволен. Глотни-ка виски.

Совет показался Адриану неплохим. Пройдя гостиную, он щедро налил рюмку и одним глотком осушил ее.

Слова эти нанесли смертельный удар его мечтаниям. Деревню он на дух не выносил. Лишь в ярком вихре большого города мог он и жить, и выражать себя. Поверх рюмки Адриан тупо смотрел на княгиню. Мысли у него бродили самые мрачные. Конечно, он знал, что, если женишься на властной аристократке из чисто коммерческих соображений, надо быть готовым и к розам, и к шипам; но не предполагал, что шипы окажутся такими колкими.

— Так что, укроти свою резвость, — добавила княгиня игриво, а на его взгляд — вульгарно и неостроумно.

— Элоиза, ты все обдумала?

Снова она расхохоталась тем же негармоничным смехом.

— Да уж, все!

— Учла последствия?

— А именно?

— Стоячее болото. Отказ от всякой радости. Такая блестящая женщина, как ты, привыкшая быть центром самого избранного, самого умного круга! Ты не вынесешь. Ты захиреешь. С чего ты надумала похоронить себя в деревне, за сотни миль от Лондона?

— Совсем не за сотни. Эта усадьба — в Беркшире.

— В Беркшире?

— Уолсингфорд Холл.

Ковру в гостиной повезло, что рюмка опустела несколько секунд назад, ибо при этих словах она мышкой скользнула на пол.

— Уолсингфорд Холл!

— Ну да. Ты, что, его знаешь?

— Э… э… слышал.

— От кого?

— Я… э… встретил… э… Познакомился с мисс Эббот.

— Где?

— Да так, у одних, в Сассексе.

— Ах, ты еще и в усадьбах гостил? Да, бурная жизнь… Вечеринки что ни день, визиты…

Адриан испытывал примерно то, что испытывает бык на арене. Он уже прикидывал, стоят ли этого все деньги мира? Но воспоминание об утке, тем более о суфле, укрепили его решимость.

— Какое там! — отчаянно вскричал он. — А к тем людям мне пришлось ехать! Не сумел отвертеться! Давно пригласили! Есть в конце концов светские обязательства!