Пэлем Вудхауз - Том 2. Лорд Тилбури и другие

— Дело?

— Дело.

В голосе появилась металлическая нота:

— А что мне с этого будет?

Лорд Тилбери быстро прикинул в уме.

— Сто фунтов, — ответил он и чуть не оглох от какого-то мерзкого звука. Видимо, это был саркастический смех.

— Двести!

— Слушайте, Тилбери, знаю я это дело. Одна рукопись…

— Да, да!

— Тогда разрешите сообщить, что мне предлагали пятьсот, предложат и тысячу. С вас больше не возьму. Думайте побыстрей. Тысяча — моя цена.

Лорд Тилбери подумал быстро. Мало кому во всей Англии становилось так худо при мысли о разлуке с деньгами, но сопоставлять он умел. Что тысяча фунтов в данном случае? Так, наживка для кита.

— Хорошо.

— Заметано?

— Я сказал, хорошо.

— Молодец! — одобрил голос. — Сидите там. Принесу, как говорится, искомое.

— Что?!

— Ис-ко-мо-е. Ладно, ариведерчи! Устал я, что ли?.. Пойду, лягу. Пока! Пип-пип!

Судя по звяканью, Пилбем повесил трубку. Когда он уже засыпал, кто-то стал к нему ломиться. Он мрачно спросил:

— Это кто?

— Откройте, увидите!

— Галли, да?

— Я вам покажу «Галли»!

— Чего надо?

— Поговорить.

— Идите, идите, — сказал сыщик. — Некогда мне, сплю. Передайте, пусть к обеду не ждут. Устал, что ли…

— Вы у меня устанете!

— Как это «у вас»? — поправил сыщик. — Я у себя.

И, неназойливо радуясь своей находчивости, откинулся на подушки. Ручка крутилась всуе. Дверь трещала. Потом наступила тишина, прерываемая мирным храпом.

Тьма окутала замок, ласковая тьма, которая к концу летних дней смыкается, как бархатный занавес. И алые, и белые цветы, [36] И алые и белые цветы — слова из «Песни» Альфреда Теннисона (1809–1892), входящей в цикл «Принцесса». естественно, уснули. Ухали совы; шуршали кусты, поскольку мелкие ночные твари спешили по каким-то своим делам. Запах влажной земли сливался с благоуханием штокроз и желтофиолей. Звездное небо просекали летучие мыши, а легкие мотыльки метались в золотом луче, вылетавшем из окна столовой. Был час, когда мы забываем свои заботы за пиршественным столом.

Но те заботы, которые терзали обитателей замка, не поддались бы яствам и питью. Суп ушел, как пришел. Ушла и рыба. Пришли предварения к жаркому и еще не ушли. Над столом, словно туман, висел покров скорби. Даже девятый граф, не склонный к унынию, ощущал, что обед испорчен присутствием сэра Грегори.

Что до самого сэра, недавние вести сокрушили бы для него и десять обедов. Как ясно выразил это в бессмертном труде былой приятель (см. гл. IV, VII, XI, XVIII), юность его была легкомысленной, но сейчас, уже в годах, он смотрел на жизнь очень серьезно. Серьезной была его тяга в парламент; а если Пилбем, выполнив угрозу, отдаст рукопись Тилбери, шансов практически нет. Кого-кого, а местный комитет он знал. Прочитай тот о креветках — и все псу под хвост.

Сюда он пришел, дабы спорить с сыщиком, умолять, взывать к лучшим чувствам, если они существуют, — и что же? Сыщика нет. Не с кем спорить, не к кому взывать, некого и умолять.

Где он, так его так?

Тот же самый вопрос мучал и леди Констанс. Неужели, выйдя зигзагом из гостиной, он направился к лорду Тилбери?

В слова воплотил все это лорд Эмсворт, какое-то время оглядывавший стол сквозь сдвинутое пенсне тем взглядом, каким глядит кошка, производя поверку своих котят.

— Бидж! — сказал он.

— Милорд? — откликнулся несчастный, чью утробу вконец изгрызла лиса.

— Бидж, я не вижу мистера Пилбема.

— Мистер Пилбем у себя, милорд. Лакею он сообщил, что к обеду не выйдет. Головные боли, милорд.

— Я тоже к нему стучался, — поддержал его Галли. — Мне он сказал, что хочет спать.

— Ты не зашел?

— Нет.

— Надо было зайти. Может, ему плохо.

— Если б я зашел, было бы еще хуже.

— Голова больше болела бы?

— Куда больше! — сурово заверил Галли, беря соленую миндалину.

На трех участников новость подействовала точно так, как действует дождь на скошенный луг, [37] Дождь на скошенный луг — Пс. 71:6. каплями орошая землю. Леди Констанс похорошела, словно освежившийся цветок; то же самое скажем мы и о леди Джулии. Сэр Грегори, кроме этого, вздохнул с таким облегчением, что погасил свечу. Шесть глаз (попарно) переглянулись, одаряя друг друга радостной вестью.

— Ой, Господи! — сказал лорд Эмсворт. — Только бы он не разболелся! От этих гроз чего не бывает! Перед обедом и у меня побаливала голова. Надо будет к нему сходить, сейчас это очень некстати. — И граф метнул в сэра Грегори такой взгляд, что тот разлил полбокала.

— Почему? — осведомилась леди Джулия.

— Неважно, — отвечал граф.

— Понимаешь, — объяснила леди, — мне, лично мне, кажется, что головная боль мистера Пилбема всегда кстати. Не говоря об ангине, чахотке, лихорадке, жабе и чуме.

Из полумглы раздался нежный, тонкий звук, напоминающий утечку газа. Бидж выражал свои чувства в той форме, какую допускал этикет.

У лорда Эмсворта чувства были иными.

— Джулия! — укоризненно вскричал он. — Зачем ты так говоришь?!

— Не успела придумать ничего похуже.

— Тебе не нравится мистер Пилбем?

— Кларенс, придерживайся действительности. Он никому не нравится. Есть люди, которым он нужен, вот и все. А так бы его давно отравили.

— Ты не права, — возразил лорд Эмсворт. — Он прекрасный человек. Некоторые, — и он метнул взгляд в баронета, — покушались на мою свинью. Благодаря его советам, она — вне их досягаемости. Прекрасный человек. Пошлю ему вина.

— С него вроде хватит.

— Э?

— Так, неважно.

— Вино помогает при мигрени, — объяснил граф. — Расширяет сосуды.

— Сколько можно о нем говорить? — властно вмешалась леди Констанс. — Я устала от вашего Пилбема! И от твоей свиньи, Кларенс. Ради Бога, выберем тему поразумней!

Естественно, после этого воцарилось глухое молчание. Правда, когда расставляли тарелки для десерта, леди Джулия подняла бокал и провозгласила:

— Помянем усопшего!

Однако сыщик не усоп. В самый момент тоста он, словно заведенный, сел на постели и уставился в темноту. Примерно с минуту он соображал, где он. Ощущения были неприятны. Даже черная смерть, о которой с такой теплотой отзывалась леди Джулия, терзала бы не больше, если вообще не меньше.

Пытаясь припомнить, что привело к беде, он обнаружил, что память работает выборочно. Ясно он знал одно: как-то, почему-то, его оскорбила леди Констанс. Глубокая досада охватила его, такая досада, что он решил отомстить. Аукцион? Да ни за что! Рукопись надо прямо отнести лорду Тилбери.

Когда он дошел в своих размышлениях досюда, взорвалась бомба или, что, в сущности, не лучше, кто-то постучал в дверь.

— Можно, мой дорогой?

Голос он узнал, голос единственного друга. С кем с кем, а именно с ним грубым быть нельзя. Скрепив свое истерзанное сердце, сыщик отворил.