Пэлем Вудхауз - Том 3. Лорд Аффенхем и другие

О деньгах мистер Стиптоу думал и невыразимо страдал. \ Лицо его буквально искривилось.

Вдруг оно просветлело. Мистер Дафф удивился. Маловероятно, чтобы хозяина осенила мысль, но чего не бывает!

— Слушайте! — сказал мистер Стиптоу.

— А?Э?

— Что это такое? Ну, трусишь, и тебе нужно…

— Мужество?

— Нет, раньше. А, моральная поддержка! Вот. Значит, мне нужна поддержка! Есть у меня лакей. Скажем ему.

— Лакею?

— Да. У нас с ним как раз урок. Заждался, надо полагать. Джос действительно заждался и хотел уже уйти, когда с удивлением увидел, что, кроме хозяина, к нему направляется давешнее чудище. Однако теперь, вблизи, он его узнал.

— Дж. Б! — воскликнул он.

— Уэзерби!

— Вот это да! — сказал мистер Стиптоу. — Вы что, знакомы?

— Знакомы ли мы? — откликнулся Джос. — Это мягко сказано! Дж. Б. Дафф мне дороже деда. Кто ребенка утешает, приголубит, приласкает? [47] Кто ребенка утешает, приголубит, приласкает? Все она, родная, мама дорогая… — строки из стихов английской поэтессы Джейн Тейлор (1783–1824). Не кто иной, как Дж. Б.

— Вот здорово! — восхитился хозяин. — Ну, вы тут потолкуйте, а я пойду выпью.

Ухода его они почти не заметили, воззрившись друг на друга. Наконец мистер Дафф выговорил:

— Какого черта вы здесь делаете?

— Не виляйте, Дж. Б., — сурово сказал Джос. — Что — это — такое? Более мерзкой поросли…

— Неважно. Лучше вы объясните…

— Есть какие-то правила, в конце концов! Или ты человек, или ты морж. Человек не имеет права носить такие…

— Черт с ними. Что вы тут делаете? Джос поднял брови.

— Дорогой мой, неужели вы думали, что я засижусь без работы? При моих-то дарованиях! Меня немедленно подхватили. Я, как бы попроще объяснить, здешний фюрер.

— Стиптоу сказал, лакей.

— Можно назвать и так.

— Странно.

— Да. От вас не скроешься! Честно говоря, я стал лакеем, чтобы крутиться неподалеку от мисс Фэрмайл. Если помните, я говорил о ней с известной теплотой. Теперь чувства мои еще сильнее. Одним словом, я влюблен.

— Да?

— Да. Перейдем к усам. Объяснитесь.

Мистер Дафф ощутил, что все — к лучшему.

— Хотите ко мне вернуться? — спросил он.

— Смотря зачем.

— Ну, слушайте.

В этот миг появился хозяин.

— Сказали ему? — спросил он.

— Вот, собираюсь. Значит, слушайте.

— Слушайте! — поддержал мистер Стиптоу.

— А, ясно! — заметил Джос. — Вы оба хотите, чтобы я слушал. Что ж раньше не сказали?

Пока мистер Дафф излагал факты, он задумчиво молчал.

— Ну? — спросил мистер Стиптоу по окончании рассказа.

— Да, что?

— Будете?

— Что именно? А, красть портрет! Конечно, конечно. Простите, отвлекся. Я все думаю, как Дж. Б. теперь ест. Просто живая изгородь. А портрет — пожалуйста, со всем моим удовольствием.

Ночь опустилась на усадьбу, сменяя день, весьма занимательный для тех, кто в ней жил. Далеко не все они спали. Лорд Холбтон страдал. Чибнел страдал. Мистер Стиптоу и Джос более или менее радовались. Даже леди Чевендер бодрствовала по разным причинам, хотя обычно спала не меньше восьми часов.

Как и Наполеон, она засыпала, едва коснувшись подушки. Другие считают овец; другие — но не она. Умастит кремом лицо, положит в корзинку мопса, ляжет, выключит свет, и пожалуйста!

Однако сегодня, повторим, она не заснула.

Вернувшись из Брайтона, она вела себя странно, как-то беспокойно. В Клейнс-холле не так уж много веселья, но прекрасная леди его ничуть не умножила. Теперь же, глядя во тьму, она была совсем печальной.

Глубоко вздохнув, она прикинула, не пойти ли ей за книгой, которую она оставила в зале, — может быть, та вгонит ее в сон, — но вдруг легкое поскребывание подсказало ей, что мопс Патриция тоже не спит и тоже хочет выйти.

— Что ж, решено, — сказала леди Чевендер. — Подожди минутку.

Она зажгла свет, встала и спросила, облачаясь в пеньюар:

— На газончик?

Патриция кивнула. Ей нездоровилось, она объелась сыром — потому, собственно, они и ездили к ветеринару.

Легче всего выйти прямо на газон можно было из столовой. Пройдя туда, леди Чевендер раздвинула гардины и открыла окно. Благоуханная прохлада ночи вроде бы прогнала тревогу.

— Прошу, — сказала она. — Я иду за книжкой. Патриция засеменила на газон и принялась со знанием дела обнюхивать влажные травы. Найдя подходящую, она ею занялась и занималась четверть часа. Обретя снова интерес к окружающему, она увидела поразительные вещи: в окне, теперь освещенном, стоял человек. Он задернул гардины. Все это ей не понравилось.

Задернув гардины, лорд Холбтон вынул нож (был он в халате, а нож — в кармане) и направился туда, где висел порт-, рет. Там он постоял, обмениваясь взглядом с изображением леди Чевендер.

Чего-чего, но духа веселых приключений лорд не обрел. Красть ему не хотелось. Конечно, Салли настояла, — но если бы речь шла только об этом, он бы сейчас мирно спал. Мотивом злодеяний было сребролюбие.

Он уже понял, кто гнался за ним по дороге; понял и то, почему опекун остановился в ближайшем городке. Отсюда вытекало, что красть надо поскорее. Потому он и крался в ночи по затихшему дому; но радости не испытывал.

Оторвав взгляд от портрета, что было не очень легко, он раскрыл ножик. «Если делать, то делать» — видимо, думал он.

Именно в это мгновение дверь распахнулась, и на него, как воинственный дан [48] Дан— историки называют так датчан, занимавших часть Англии в IX веке. старой школы, пошел человек с топором. Уронив ножик, лорд Холбтон попытался пройти сквозь стену. Даже тогда, когда он просил у Даффа денег на поездку в Италию, где, как известно, лучше всего ставят голос, даже тогда, повторим, он не стремился вдаль с такой силой.

Однако страх его мгновенно умолк, ибо в дане, сходящем на берег, он опознал Чибнела.

Как и леди Чевендер, дворецкий не обрел ночного покоя. Слова прекрасной Веры смущали его душу. Действительно, думал он, трудно представить, что, выгоняя мятежного сына, старый лорд говорит: «Да, кстати! Как ты будешь жить без меня? Возьми-ка денег на расходы». Если же этого не было, где взял их таинственный лакей?

Словом, сон не шел, и Чибнел направился к окну. Дом располагался углом, дворецкий обитал в короткой его стороне, а потому прекрасно видел, горит ли свет в длинной. Страхи его подтвердились. Минуты через две он входил в столовую, вооруженный топором, который прихватил по дороге.

Увидев лорда Холбтона, он несколько опешил.

— Это вы, милорд? — сказал он.

Лорд Холбтон, хотя и пел романсы, не был полным идиотом.

— Понимаете, — объяснил он, — увидел тут свет и пришел.

— И я увидел, милорд.

— Горит и горит.

— Вот именно, милорд.

— Окно открыто.

— Неужели, милорд?

— Да. Вы его закрывали ночью? А теперь открыто. Это неспроста.