Пэлем Вудхауз - Том 7. Дядя Динамит и другие

Он тяжело вздохнул. Точнее, он думал, что вздыхает, но получилось что-то вроде тех протяжных криков, которые издают бэнши, и удивленный голос откликнулся: «О-ой!», внушая надежду истерзанной душе, практически забывшей, что такое слово.

Голос был женский, а женщины, как известно, охотно помогают тем, кто в беде. Строки об ангеле, служащем нам, всплыли в его сознании. Написал их Вальтер Скотт, не кто-нибудь, человек разумный.

В одной стене было окошко, восполнившее недостающее стекло хорошей, густой паутиной.

Подойдя к нему, Сэм спросил:

— Есть там кто-нибудь?

И услышал в ту же минуту:

— А там кто-нибудь есть?

Ощущение было такое, словно он присел на электрический стул. Мир за окошком, и без того смутный, куда-то поплыл. Голос показался ему знакомым, еще когда говорил: «О-ой!», а теперь — тем более.

— Сэнди, это ты? — сказал узник и осторожно спросил. — Ты меня не выпустишь?

— Выходи сам!

— Не могу. Меня заперли.

— Кто?

— Полицейский. Я — под арестом.

— Под чем?

— Арестом. Анемон, роза…

— Сэм, миленький!

Кресло сработало снова. Проглотив что-то вроде теннисного мячика, узник выговорил:

— Какой?

— Миленький!

— Ты так считаешь?

— Конечно!

— Значит, все в порядке?

— Еще бы!

— Слава Богу! Я чуть не умер.

— И я.

— Сколько раз я думал сунуть голову в плиту!

— И я.

— Прости, что я назвал тебя рыжей дурой.

— А кто я, как не рыжая дура! Просто с ума сошла!

— Значит, ты передумала насчет синдиката?

— Конечно. Типтон вот-вот сбежит с Вероникой. Можно сказать, они женаты. Да что мы тут стоим! Сейчас я тебя выпущу, и ты мне расскажешь, за что тебя заперли.

Сэм уложился в несколько фраз. Сэнди ужаснулась и обняла его, что и советовал Галли, который как раз появился.

— Превосходно, — с отеческой гордостью одобрил он, — но несвоевременно. Если ты бежишь, то беги. Констебль прибудет с минуты на минуту, насколько я понимаю — со стороны огорода, так что кидайтесь прямо в замок, в любое святилище. Лучше всего — курительная и бильярдная. Мы с Сэнди останемся здесь, примем удар на себя.

Когда Сэм. последовал его совету, Галахад продолжил:

— Вы гадаете, моя дорогая, как я все узнал. Очень просто. Зашел к Биджу, а этот Ивенс говорит там по телефону. Ход его мысли несложен. Сэм дал ему з глаз. Правильно это было или нет, Ивенс боится повторения. По-видимому, он хочет, чтобы первым в сарай сунулся помощник, пусть уж ему дают в глаз. Кстати, о глазах: порадуйте Сэма, снимите эту пакость.

— Вам не нравятся мои очки?

— Конечно.

— Вот и ему тоже. Он сказал, что я — инопланетное чудище.

— Льстит. Гораздо страшнее. Бросьте и попрыгайте на них.

— Хорошо, — отвечала Сэнди, бросила и попрыгала.

— А теперь, — сказал Галли, обозрев останки, — взгляните налево. Ивенс и его ассистент рыщут, как мидяне в гимне. Разговаривать буду я. «Пеликан» считал аксиомой, что лучший парламентарий — Галахад Трипвуд. Беседа с полицейским требует особой деликатности. Добро пожаловать, господа. Добро пожаловать в наш замок.

Портрет констебля Ивенса уже был, и нам оставалось бы живописать констебля Моргана, если бы они не походили друг на друга, и так, что всякому казалось, что у него в глазах двоится. Правда, у Ивенса был большой темный синяк.

— Приятно погулять после грозы, — заметил Гапли. — Отдыхаете? Выбрались на природу? Лютики, ромашки…

Констебль Ивенс ответил, что они не гуляют и не отдыхают. У них ордер на арест. Галли поднял брови.

— Неужели свинья моего брата?

— Нет, сэр, — отвечал Ивенс. — Субъект, похитивший часы и оскорбивший при исполнении.

— Вам известно, где он?

— Здесь, в сарае.

Галли поправил монокль.

— Вот здесь?

— Да, сэр.

— В этом сарае?

— Да, сэр.

— Нет, в этом самом?

— Да, сэр.

Галли покачал головой.

— Вы ошибаетесь, мой друг. Мы заглядывали в щель, там пусто. Конечно, не совсем — есть тачка, два-три горшка, насколько я помню — умерший грызун, но злодеев — нету. Почему вы решили, что он там?

— Я его сам запер.

— В сарай?

— Да, сэр.

— Может быть, не в этот?

— В этот, сэр.

— Очень странно. Он не карлик?

— Нет, сэр.

— А то мог залезть в горшок. Да, странно, странно… Дверь заперта, другой — нет. Такие вещи делал Гудини. Он, часом, не факир? Дематериализовался, знаете, а еще где-нибудь — собрался. Но вряд ли, вряд ли. По-видимому, нам этого не разгадать.

Гранитное лицо констебля Ивенса стало темно-багровым. С быстротой, которой не превзошла бы сама леди Гермиона, он догадался, что виноват мистер Трипвуд, но не смел выразить своих убеждений. Почтение к Бландингскому замку жило в нем со школьных лет. Оставалось сказать «Хо!», что он и сделал. Констебль Морган, человек глубокий и сдержанный, промолчал, а Галли, сопоставив загадочное событие с тайной Железной маски или «Марии-Целесты», направился к замку вместе с Сэнди. Констебли тоскливо глядели, как он удаляется.

— Мне тяжело, — сказал он Сэнди. — Мне жалко Ивенса и его молчаливого безымянного друга. Я знавал многих констеблей, и все мне говорили, что нет ничего противней открытия, что преступник исчез. Чувство такое, словно ты схватил рождественский чулок, а там пусто. Однако испытания посылаются нам, чтобы мы стали духовней. Но хватит. Насколько я понял, вы с Сэмом помирились. Да?

— Да.

— Прекрасно. Что это сказал поэт про примирение влюбленных?

— Не знаю.

— Равно как и я. Уж что-нибудь сказал. Вы счастливы?

— Витаю в облаках.

— Хорошая вещь любовь.

— Куда уж лучше! Вы влюблялись?

— Непрестанно.

— Нет, по-настоящему. Хотели вы жениться? Любили кого-то больше всего на свете?

— Да, — резковато ответил Галли. — Ничего не вышло.

— А что случилось?

— Отец был против. Она была, как говорится, певичка. Долли Хендерсон. В общем, он топнул ногой. Орали, кричали, может — он меня и проклял, но уж точно отправил в Африку, а она вышла замуж. За такого Коттерли, из ирландской гвардии.

— Бедный Галли!

— Да, мне было худо. Но Сэма никто ни в какую Африку не отправит. Кстати, вы сказали, что согласны на этот синдикат?

— Еще бы!

— Молодец. Не пожалеете.

— Знаю. Он послезавтра женится. В регистратуре.

— Быть не может!

— Сам сказал. Конечно, по секрету.

— Как иначе! Хотя Кларенсу я бы сообщил, что тарарама не будет.

— А что?

— Очень боится. Речь, знаете, а главное — цилиндр. Терпеть их не может. Поистине, на вкус, на цвет… Лично я очень их люблю, особенно серые. Бывало, трясусь, как листик, должен букмекеру, а надень мне серый цилиндр — готов к любой беседе. Вероятно, — прибавил он, ибо они входили в дом, — вы отправитесь на поиски Сэма?

— Да, да.

— Приласкайте его. Он какой-то нервный, печальный. А я пойду к брату. Люблю с ним поговорить.