Дмитрий Мережковский - Феномен 1825 года

Если Булатов метался 12 и 13 декабря и страдал от слабости собственных идейных позиций и недостатка уверенности в необходимости выступления для «пользы Отечества», то его единомышленники пытались отстоять собственные, выношенные и чрезвычайно предметные планы действий. За Булатовым, а еще в большей степени за Якубовичем стоял политически мудрый и обстоятельный Батеньков, который не слишком верил в успех вооруженного переворота. По его мнению, следовало не бряцать понапрасну оружием, а вступить в переговоры с царствующей фамилией с тем, чтобы кто-то из декабристов (сам Батеньков, конечно!) оказался поближе к власти. Ему виделся пост этакого регента-наставника при Елизавете Алексеевне или малолетнем Александре Николаевиче. Такой пост дал бы умелому человеку возможность «вырастить» в стране за десять лет «новую», прогрессивную аристократию и совершить бескровный переворот. Однако для этого следовало прежде всего сковать действия «старой гвардии» декабристов: К. Ф. Рылеева, С. П. Трубецкого, И. И. Пущина, Е. П. Оболенского, Н. А. и А. А. Бестужевых. Для такой роли Булатов и Якубович подходили как нельзя лучше.

У Якубовича (заместителя диктатора восстания) имелись свои резоны. Изгнанный из гвардии и отправленный на Кавказ за нашумевшую четвертную дуэль (Завадовский и Грибоедов против Шереметева и Якубовича), он считал себя безвинно пострадавшим и меч – тал об исправлении этой несправедливости. Случайное знакомство и сближение с Милорадовичем открывало перед Александром Ивановичем манящие перспективы, в которые восстание «по Трубецкому» никак не вписывалось. Ведь даже в случае победы радикалов он по-прежнему оставался на вторых ролях, загороженный сутуловатой спиной штабиста-диктатора. Оказание важной услуги генерал-губернатору столицы сулило капитану-кавказцу гораздо большие выгоды. Личные интересы легко и естественно переплетались у него в голове с реализацией какой-то части планов тайного общества. Вот почему Якубович быстро нашел общий язык с Батеньковым и настойчиво внушал Булатову мысль о подозрительном поведении вождей восстания.

Руководители восстания вечером 13 декабря пыталось окончательно определить свои позиции в отношении завтрашней переприсяги Николаю Павловичу и перспектив восстания. Интересное получалось определение позиций. Во-первых, до сих пор почему-то считается значимым, что декабристы, выходя на площадь, опаздывали к присяге Сената. Однако, как свидетельствуют их показания на следствии, они и не надеялись застать сенаторов на рабочем месте, уверенные в том, что в случае успеха восстания смогут собрать необходимый кворум с помощью курьеров. Иными словами, местонахождение сенаторов и их поведение во время переприсяги радикалов совершенно не волновали.

Во-вторых, в последние часы перед началом восстания окончательно выяснилось различное отношение Рылеева и Трубецкого к сути предстоявших действий. Для диктатора принципиально важен был захват Зимнего дворца в качестве необходимой первоначальной акции восставших. Если же он срывался, то теряло смысл и все остальное. Для Рылеева ценным являлся сам факт вооруженного протеста, выход войск на Сенатскую площадь как демонстрация гражданского неповиновения власти (вне зависимости от ее результата). Подобное разногласие могло иметь самые непредсказуемые последствия. Настроение же основной массы офицеров – участников событий – прекрасно определил Гордин: «К восстанию готовились молодые страстные люди, любившие жизнь. Они готовы были умереть, но куда больше жаждали победить». [50]Только вот знали ли точно, как это сделать?

В-третьих, ранним утром 14 декабря Якубович отказался вести моряков-гвардейцев на Зимний дворец, мотивируя это тем, что подобная акция не может обойтись без кровопролития, а он не хочет прослыть в глазах потомков «мясником», заставляя солдат стрелять друг в друга. Булатов же не решился, как планировалось, отправиться в казармы лейб-гвардии Гренадерского полка и обещал возглавить солдат по дороге на площадь. Не будем забывать, что основная сложность восстания заключалась как раз в его начальной стадии – выводе солдат из казарм. Именно там нужны были такие любимые рядовыми командиры, как Булатов, или пламенные ораторы, подобные Якубовичу. Их отказ действовать срывал план выступления декабристов в принципе, о стройной военной операции по захвату города при таком раскладе можно было забыть. Кстати, а почему заговорщики были так уверены, что им вообще удастся вывести солдат из казарм и заставить их отказаться от присяги Николаю I? Какие нити связывали рядовых и офицеров в начале XIX в. и насколько крепки были эти нити? Посмотрим…

Военная служба в начале XIX столетия в представлении народа считалась чем-то сродни каторге. Впрочем, и представления о ней помещиков не многим отличались от народных, недаром, как свидетельствует современник: «В рекруты отдают по большей части людей… не лучшего поведения, которые при строгой субординации хотя и исправляются на службе, но при всяком случае наклонность к шалостям и беспорядкам оказывается в них сильнее». [51]Отношение к армии большей части россиян, прекрасно знавших подноготную солдатчины, конечно же, справедливо, однако попробуем взглянуть на военную службу с другой стороны. Иначе мы рискуем остаться при убеждении, что все отношения между рядовыми и офицерами держались исключительно на страхе, палочной дисциплине и зубодробительном ударе старшего по званию. А это не совсем так.

Человек, взятый в армию, и юридически, и фактически менял свой социальный статус, переходил в другое сословие, переставая считаться податной и крепостной «душой». Дети рядовых, родившиеся во время службы отцов, становились собственностью Военного или Морского ведомств и позже в свою очередь поступали на службу. Система пенсионного обеспечения солдат практически снимала вопрос о необходимости возвращения их к землепашеству. Они зачастую оседали в городах или, поселившись в деревне, занимались промыслами, используя полученные в армии навыки. В политическом отношении солдаты были развиты еще слабее, чем крестьяне. Оторванные от прежних занятий, выдернутые из прежней социальной ниши, они, конечно, имели некие групповые интересы. Однако эти интересы почти не соприкасались с требованиями и чаяниями других групп подневольного населения.

Важным с точки зрения нашей темы является то обстоятельство, что армия служила одним из основных каналов социальной мобильности для «низов» российского населения. Она, помимо прочего, служила своеобразным способом «выпуска паров», позволяя отдельным личностям занять более высокое, чем у остальных солдат, положение. Таким образом, наиболее активным, неспокойным, выходящим за рамки обычного индивидуумам навязывалась мысль о возможности достижения земных благ путем поддержания строжайшей дисциплины, следования установленным правилам, безусловной верности командирам. В результате человек выходил в унтер-офицеры, а то и получал обер-офицерский чин, дававший право на личное дворянство. А ведь кроме светившего издалека заветного звания, в армии существовала целая система поощрений и наград, которая весьма сильно сказывалась на положении, а значит, и на психологии солдат.