Дмитрий Мережковский - Феномен 1825 года

Объявление приговора декабристам происходило 12 июля в полдень в комендантском доме Петропавловской крепости. Осужденные выслушали судей спокойно, с достоинством, чего нельзя сказать об исполнителях обряда их разжалования, состоявшегося на следующее утро. Во время этой церемонии декабристов ставили на колени и профос (лицо, выполнявшее полицейские функции в армии) ломал над ними подпиленные шпаги. Этот обряд, столь сладостный для Николая I, осужденные умудрились испортить, весело переговариваясь, шутя и даже пытаясь хором исполнить какую-то песню. Огорченный император в сердцах пожаловался матери, проявив явную необъективность. «Презренные, – писал он, – и вели себя как презренные» [67](не прочувствовали, стало быть, торжественности момента).

После завершения обряда разжалования на кронверке Петропавловской крепости началось другое, гораздо более мрачное действо – казнь пятерых приговоренных к смерти декабристов. По сценарию, разработанному и утвержденному Николаем I, Рылеева, Каховского, Пестеля, С. Муравьева-Апостола и Бестужева– Рюмина, одетых в белые саваны и закованных в кандалы, заживо отпели в крепостной церкви. Под бой барабанов из-под их ног выбили скамейки, но трое (до сих пор нет полной ясности, кто именно) сорвались с мокрых и некачественных веревочных петель. И. Д. Якушкин передавал услышанное от кого-то, что при этом Муравьев-Апостол усмехнулся: «Бедная Россия! И повесить-то порядочно у нас не умеют!» Каховский же выругался по-русски. [68]Сорвавшихся повесили вторично. Во время процедуры казни через каждые полчаса в Царское Село, куда бежал «непричастный» к приговору Николай I, отправлялся фельдъегерь с известием о том, что все проходит спокойно.

По поводу захоронения тел декабристов в мемуарной литературе царит полная разноголосица. Утвердилась версия о том, что их похоронили на острове Голодае, хотя поговаривали, что казненных закопали во рву Петропавловской крепости. Н. А. Рамазанов писал о существовании другого слуха, что «тела были вывезены на взморье и там брошены с привязанными к ним камнями в глубину вод». [69]Как бы то ни было, памятник пяти казненным декабристам с 1926 г. стоит на острове Голодай.

На этом, собственно, заканчивается сюжетная канва романа Д. И. Мережковского, а значит, и наиболее простая часть нашего повествования. Действительно, рассказать о событиях ноября 1825 г. – июля 1826 г. не то чтобы чрезвычайно просто, но, скорее, не слишком ново для людей, профессионально занимающихся историей общественного движения в России XIX в. А вот проникнуть в смысл идейных и нравственно-психологических исканий Дмитрия Сергеевича – задача очень не простая. Позиции автора романа столь неясны, вернее, многозначны, порой так нарочито прямолинейны, а иногда, напротив, противоречивы, что потребуется достаточно долгий и серьезный разговор для того, чтобы не столько распутать этот клубок, сколько попытаться высказать более или менее объективное мнение о нем, извлечь какие-то уроки, интересующие, хочется верить, современного читателя. Впрочем, обо всем по порядку.

Трилогия, составной частью которой является роман «14 декабря», носит пугающе пессимистическое название «Царство Зверя», т. е. Антихриста. Пессимистично же оно потому, что, по мысли писателя, невольными, вернее, слепыми орудиями Зверя являлись в то время и верховная власть России, и декабристы. Иными словами, выходит, что две эти силы, яростно боровшиеся за политическое первенство, были то ли сторонами одной медали, то ли зеркальным отражением друг друга. Антипатия Мережковского к Зимнему дворцу понятна, она не раз была им продемонстрирована в предыдущих произведениях. Декабристы же – сюжет для писателя относительно новый, а потому требует от нас не только особого внимания, но и понимания. Кроме того, читателя, конечно, интересует, что именно, решительно не принимая действий и планов власти и общества первой четверти XIX в., предлагал сам Дмитрий Сергеевич. Начнем с попыток понять, насколько радикалы 1825 г. являлись неким исключением из правил, царивших в империи, или, наоборот, оказались обычными представителями тогдашнего российского общества. Иными словами, посмотрим, как члены различных слоев и сословий отнеслись к восстанию 14 декабря и последующей эпопее дворянских революционеров.

Реакция страны на 14 декабря представляется неоднозначной, пестрой, порой даже сбивающей с толку. В первые дни после восстания людям было не до анализа событий и выставления им взвешенных оценок. В крестьянской толще выступление декабристов преломилось, как обычно, по-своему, вызвав рождение старых-новых слухов и мифов, на которые всегда была богата российская деревня. Ее мало интересовали истинные причины действий дворянских революционеров (да она и не смогла бы их попросту объективно осмыслить); крестьянство попыталось «примерить» события 14 декабря на себя, представить, какую выгоду могли бы извлечь из них селяне. В некотором смысле прав был сенатор П. Г. Дивов, записавший следующее: «Ходят слухи о возмущении крестьян; они отказываются платить подати помещикам, говорят, что покойный император дал им свободу, а ныне царствующий император не хочет этого исполнить. Подобные слухи, несомненно, являются последствиями заговора 14 декабря». [70]

Сенатор, безусловно, справедливо указывал на то, что мятеж: на Сенатской площади в определенной мере спровоцировал крестьян на подобные заявления и действия. Он только не договаривает, что толчком к ним совсем не обязательно должно было послужить 14 декабря. Любое неординарное событие в империи немедленно отзывалось в деревне волной слухов о «воле», коварстве чиновников и помещиков, а также добрых намерениях умершего или восшедшего на престол монарха. Думается, что, хотели того декабристы или нет, именно тема крепостного права оказалась центральной в отклике крестьян на их восстание. Косвенным образом это вынуждено было признать и правительство. Потребовался даже специальный манифест Николая I от 12 мая 1826 г., чтобы попытаться успокоить разволновавшуюся деревню. Но манифест, как это ни странно, лишь подлил масла в огонь. В нем говорилось о ложности слухов об отмене крепостного права, а также подтверждалась необходимость повиноваться властям и помещикам. В заключение предписывалось читать манифест во всех оговоренных законом общественных местах в течение шести месяцев. У крестьян сразу возникло твердое убеждение, что именно в течение этих шести месяцев они и обязаны повиноваться прежним хозяевам, а потом…