Пэлем Вудхауз - Том 8. Дживс и Вустер

После этого наступило напряженное молчание.

— Ну, Берти, до свидания, — сказал Таппи. — Должно быть, тебе пора.

Мы, Вустеры, понимаем намеки не хуже всякого другого.

— Увидимся, — сказал я.

— Да, конечно, — сказал Таппи. Я тронулся, и мы укатили.

— Зловещий признак, Дживс, — сказал я. — Вы заметили, этот тип похож на надутую лягушку.

— Да, сэр.

— Не выразил никакого желания, чтобы мы остановились и поболтали с ними.

— Да, сэр.

— По-моему, опасения тети Далии не напрасны. Дело очень серьезное.

— Да, сэр.

— В таком случае, шевелите мозгами, Дживс.

— Очень хорошо, сэр.

С Таппи мы увиделись только вечером, когда я переодевался к ужину. Он просочился ко мне в комнату.

— Привет, — сказал я, поправляя галстук.

— Привет, — ответил Таппи.

— Кто эта девушка? — как бы случайно бросил я, маскируя коварство вопроса нарочито небрежным тоном.

— Некая мисс Далглиш, — ответил Таппи и заметно покраснел.

— Она здесь гостит?

— Нет. Она живет как раз в том доме, который стоит перед въездом в поместье. Ты мне привез футбольные бутсы?

— Да. Дживс их куда-то сунул.

— А ирландского спаниеля?

— А спаниеля — нет. Прости великодушно.

— Черт! Какая досада. Она спит и во сне видит ирландского спаниеля.

— А тебе-то какое дело?

— Хотел ей подарить.

— С какой стати?

Таппи надулся. Кинул на меня холодный, укоризненный взгляд.

— Полковник и миссис Далглиш, — сказал он, — все это время были чрезвычайно ко мне добры. Они не раз принимали меня у себя дома. Естественно, мне было бы приятно отблагодарить их за гостеприимство. Я совсем не хочу, чтобы они сочли меня одним из современных дурно воспитанных молодчиков, про которых пишут в газетах и которые только все берут и ничего не дают взамен. Если тебя приглашают то на обед, то на чай, то еще на что-нибудь, как не сделать им маленький подарок в знак благодарности.

— Ладно, подари им футбольные бутсы. Между прочим, зачем тебе понадобились эти проклятые бутсы?

— Собираюсь участвовать в матче в четверг.

— Где? Здесь?

— Да. Верхний Бличинг против Хокли-на-Местоне. Здесь это важное событие.

— Как тебя втянули в это дело?

— Да вот, на днях в разговоре я обмолвился, что в Лондоне по субботам играю за «Старых Августинцев». Мисс Далглиш живо этим заинтересовалась и сказала, что я мог бы помочь их команде.

— Какой команде?

— Ну, разумеется, Верхнему Бличингу.

— Ага, стало быть, будешь играть за Хокли?

— Не издевайся, Берти. Может, ты этого не знаешь, но на футбольном поле мне сам черт не брат. А-а, Дживс!

— Сэр? — сказал Дживс, заходя справа по центру.

— Мистер Вустер сказал, что мои бутсы у вас.

— Да, сэр. Я отнес их вам в комнату.

— Благодарю. Дживс, хотите заработать немного денег?

— Да, сэр.

— Тогда в следующий четверг, когда состоится футбольный матч, поставьте на Верхний Бличинг, — сказал Таппи, важно выпятил грудь и удалился.

— Мистер Глоссоп в четверг собирается участвовать в матче, — объяснил я, когда дверь за Таппи закрылась.

— Мне об этом сообщили в людской, сэр.

— Да? И как там настроены?

— Насколько я мог понять, сэр, все считают, что мистер Глоссоп поступает опрометчиво.

— Почему?

— Мистер Малреди, дворецкий сэра Реджиналда, информировал меня, сэр, что данное состязание в некотором отношении отличается от обычной игры в футбол. Вследствие того обстоятельства, что уже много лет между этими двумя деревнями наблюдается весьма ощутимая враждебность, состязания проводятся в соответствии с более свободными и примитивными правилами, чем это обычно принято в тех случаях, когда встречаются дружественно настроенные противники. Как мне объяснили, главная цель игроков заключается не в том, чтобы увеличить счет, а в том, чтобы нанести противнику оскорбление действием.

— Господи, Боже мой, Дживс!

— Дело обстоит именно так, сэр. Подобная игра может представлять интерес разве что для собирателя древних обычаев. Впервые игра здесь проводилась при короле Генрихе Восьмом на поле размером в несколько квадратных миль и продолжалась от полудня до захода солнца. При этом погибли семь человек.

— Семь человек!

— Не считая двух зрителей, сэр. Однако в последние годы потери ограничиваются переломами конечностей и прочими незначительными травмами. По мнению прислуги, со стороны мистера Глоссопа было бы более разумным воздержаться от участия в этом мероприятии.

Признаться, я был ошеломлен. В том смысле, что хоть и считал делом всей своей жизни отомстить Таппи за его подлый поступок, у меня все еще оставались некоторые слабые рудименты — по-моему, это слово тут подходит — да, рудименты старой дружбы и детской привязанности. Кроме того, месть местью, но всему есть предел. Как ни глубоко сидит во мне чувство обиды на Таппи за нанесенное мне оскорбление, я не хочу видеть, как он, не подозревая ничего дурного, выйдет на поле, а дикие аборигены растерзают его в клочья. Напугать его до полусмерти фосфоресцирующим кроликом — да. Самое милое дело, можно сказать, и счастливый конец. Но быть свидетелем того, как останки Таппи по частям уносят на носилках — нет и еще раз нет. Не приведи, Господи. Такого и в дурном сне не увидишь.

Само собой, надо пока не поздно предупредить Таппи. Я бросился к нему в комнату. Этот дурень с мечтательным выражением на лице любовался своими футбольными бутсами.

Я объяснил ему положение вещей.

— Самое разумное, что ты можешь сделать, — кстати, и вся прислуга так считает, — накануне матча прикинуться, что подвернул ногу.

Он как-то дико на меня посмотрел.

— Послушай, Берти, что ты мне предлагаешь? Мисс Дал-глиш в меня верит, полагается на меня, с надеждой и детским воодушевлением ждет, что я помогу ее деревне выиграть, а я вместо этого подло ее предам?

Я был очень доволен, что он так быстро сообразил, что к чему.

— Вот именно, старина.

— Тьфу! — сказал Таппи. По-моему, я еще никогда не слышал, чтобы он говорил «Тьфу!».

— Что значит «Тьфу!»? — спросил я.

— Берти, то, что ты рассказал, еще больше раззадоривает меня. Чем отчаяннее будет игра, тем лучше. Мне по душе спортивный азарт соперников. Грубые приемы меня радуют. Я смогу показать, на что способен. Как ты не понимаешь, ведь на меня будет смотреть Она! — Лицо его лихорадочно пылало. — Знаешь, что я испытываю, когда об этом думаю? Я чувствую себя рыцарем, сражающимся в поединке на глазах у своей возлюбленной. Неужели ты допускаешь, что сэр Ланселот или сэр Галахад, зная, что в ближайший четверг состоится турнир, стали бы притворяться, будто подвернули ногу, потому что испугались грубой игры?

— Не забывай, что в царствование короля Генриха Восьмого…