Пэлем Вудхауз - Том 8. Дживс и Вустер

— Ты что, не рад? — говорю ему.

— Рад?

— Я бы на твоем месте двумя руками ухватился за такую возможность. По-моему, тебе здорово повезло.

В ответ Рокки что-то пискнул, вытаращился на меня и принялся поносить Нью-Йорк почище Джимми Манди, того самого парня, который ратует за реформы в обществе. Недавно он прибыл в Нью-Йорк, предвыборное турне у него, ну и я пару дней назад прошвырнулся на Мэдисон-Сквер-Гарден, послушал его с полчасика. Ох и досталось от него Нью-Йорку, уж он в выражениях не стеснялся, видно, город ему здорово не понравился. Но, ей-богу, старина Рокки его переплюнул. Джимми по сравнению с ним, можно сказать, просто дифирамбы Нью-Йорку пел.

— Ничего себе повезло! — вопит Рокки. — Переехать в Нью-Йорк! Покинуть загородный дом, променять его на душную, зловонную, раскаленную дыру, именуемую квартирой, жить в этом Богом проклятом городе, в этом гнойнике, в геенне огненной! Смешаться со всей этой публикой, для которой жизнь — это нечто вроде виттовой пляски. Из вечера в вечер якшаться с теми, для кого самое большое удовольствие — драть глотку и пить за семерых. Нет, Берти, я Нью-Йорк терпеть не могу. Я бы сюда ни ногой, да вот с издателями приходится встречаться. На этом городе порча, у него белая горячка. Нет, это невозможно! Находиться здесь больше чем один день?! Да я при одной мысли об этом просто заболеваю. А ты говоришь, повезло!

Наверное, я испытывал то же, что приятели старикана Лота, которые зашли к нему потрепаться, а радушный хозяин вдруг пустился обличать пороки Содома и Гоморры. Я и не подозревал в Рокки такого красноречия.

— Жизнь в Нью-Йорке меня убьет, — говорит он. — Дышать одним воздухом с шестью миллионами двуногих! Ходить весь день в пиджаке и в твердых воротничках! Все время… — Он запнулся и выпучил глаза. — Боже правый! Ведь каждый вечер придется переодеваться к обеду. Какой ужас!

Я был шокирован.

— Ну, знаешь, мой милый! — произнес я с укоризной.

— Берти, неужели ты каждый вечер переодеваешься к обеду?

— Дживс, — тон у меня был ледяной, — сколько у нас вечерних костюмов?

— У нас три фрака, сэр, два смокинга.

— Три.

— На самом деле только два, сэр. Третий, если вы помните, мы больше не носим. А также семь белых жилетов.

— А рубашек?

— Четыре дюжины, сэр.

— А белых галстуков?

— Два верхних мелких ящика в комоде заняты белыми галстуками, сэр.

— Вот видишь! — говорю я Рокки.

— А я не буду! Ни за что и никогда! — Рокки затрясся, как электрический вентилятор. — Не буду! Лучше сразу повеситься! Не могу я так одеваться. Неужели тебе непонятно? Да я весь день до пяти из пижамы не вылезаю, а потом просто напяливаю старый свитер.

Дживса при этих словах всего передернуло, беднягу. Подобные откровения оскорбляют его в лучших чувствах.

— Ну и что ты намерен делать? — сказал я.

— Что делать? В том-то и штука — не знаю.

— Можно написать тете и все ей объяснить.

— Можно-то можно… Только она в два счета помчится к своему поверенному и лишит меня наследства.

Да, пожалуй, он прав.

— Что вы посоветуете, Дживс? — спросил я. Дживс почтительно кашлянул.

— По-видимому, суть дела состоит в следующем: мистеру Тодду в качестве необходимого условия для получения им денег вменяется в обязанность писать мисс Рокметеллер длинные и подробные письма и сообщать обо всех своих действиях, причем если мистер Тодд решительно отказывается, как он уже упомянул, покидать Лонг-Айленд, то единственный способ выполнить требования мисс Рокметеллер заключается в том, чтобы мистер Тодд привлек некое вспомогательное лицо, дабы с его помощью получать в форме обстоятельных отчетов подлинные впечатления, описание которых желает иметь мисс Рокметеллер, а затем на основании упомянутых отчетов сочинять соответствующие письма, оживляя их игрой воображения.

Произнеся все это, Дживс перевел дух и умолк. Рокки беспомощно посмотрел на меня. Конечно, с непривычки трудно угнаться за мыслью Дживса, я-то с ним пуд соли съел.

— Берти, дружище, он может говорить понятнее? — взмолился Рокки. — Сначала я что-то улавливал, но потом потерял нить. В чем тут смысл?

— Рокки, старина, все очень просто. Я знал, что на Дживса можно положиться. Тебе надо только найти кого-то, кто бы слонялся по городу вместо тебя и все записывал, а ты потом переработаешь эти заметки в письма. Дживс, я правильно излагаю?

— В высшей степени, сэр.

Глаза Рокки засветились надеждой. Он с изумлением посмотрел на Дживса, видимо, сраженный его необыкновенным умом.

— Да, но кто за это возьмется? — проговорил Рокки. — Тут нужен толковый малый, и к тому же наблюдательный.

— Дживс! — воскликнул я. — Пусть этим займется Дживс.

— А он согласится?

— Дживс, вы согласитесь?

Тут я впервые за все время нашего близкого знакомства заметил на лице Дживса выражение, которое с некоторой натяжкой можно было принять за улыбку. Уголки рта чуть-чуть оттянулись, в глазах промелькнул живой блеск. Обычно-то у него взгляд задумчивый, как у рыбы.

— Буду рад, сэр. На самом деле как-то в свободный вечер я уже посетил несколько любопытных мест и с большим удовольствием ввел бы такое времяпрепровождение в обиход.

— Прелестно! Рокки, я точно знаю, о чем твоя тетушка хочет услышать. О кабаре! Мели ей всякий вздор на эту тему, она и уши развесит. Поэтому в первую очередь, Дживс, ступайте к Рейгелхаймеру. Это на Сорок второй улице. Любой покажет.

Дживс покачал головой:

— Простите, сэр, но к Рейгелхаймеру никто уже не ходит. Теперь самое модное кабаре «Повеселимся на крыше».

— Видишь? — сказал я Рокки. — На Дживса можно положиться. Он знает все.

Нечасто случается, чтобы и ты сам, и те, кто тебя окружает, были довольны и счастливы, но наша маленькая компания являла собой наглядный пример такой идиллии. Мы не могли нарадоваться. С самого начала все у нас шло как по маслу.

Дживс смотрел именинником: ведь его хлебом не корми, только дай возможность пошевелить своими несравненными мозгами, кроме того, он прекрасно проводил время и развлекался напропалую. Однажды вечером я видел его в «Ночной пирушке». Он посиживал за столиком прямо у танцевальной площадки и с явным удовольствием дымил толстенной сигарой. Лицо его выражало сдержанную благожелательность. Он что-то записывал в маленький блокнот.

Что касается нас двоих, то мне было весьма приятно оказать услугу старине Рокки, которого я искренне любил. А Рокки ликовал потому, что мог сидеть себе в пижаме сколько влезет и созерцать червяков. Тетушка тоже была на седьмом небе. Насмотрелась наконец на свой вожделенный Бродвей, правда, чужими глазами, но это, кажется, ее вполне устраивало. Я читал одно из ее писем, адресованных Рокки. Оно было исполнено восторгов.