Пэлем Вудхауз - Том 15. Простак и другие

— Хотите отпраздновать?

— Скорее, поговорить кое о чем. Могут произойти кое-какие перемены.

— Перемены? В спектакле?

— Ну так, на всякий случай.

Простака кольнула легкая, но вполне ощутимая тревога. Ему не понравился этот небрежный разговор.

— Он ведь и так хорош? — беспокойно осведомился он.

— Еще бы. Фантастика. Но, понимаете, может кое-что всплыть. Так, реплика-другая. Нужно провести совещание.

Мы с женой живем в соседнем номере, но ваш такой просторный и красивый, лучше собраться здесь.

— Это кому? — озадачился Простак.

— Ну, всем, кто придет. Видите ли, после первого показа надо обменяться мнениями. Один скажет то, другой — сё, и тэ дэ, и тэ пэ, — по привычке объяснил Леман. — Хочется узнать, что думает народ, ясно? Я скажу, что вам делать. Прихватите с собой блокнот на спектакль и записывайте все, что, на ваш вкус, идет не так. О пьесе, об актерах, о декорациях. Словом, обо всем. Пометьте, а потом мы обсудим.

— А я думал, после премьеры… вы праздничный ужин устраиваете… Отметить там, и все такое прочее.

— Можно и ужин. Прекрасно. Простак украдкой тронул галстук.

— Э… а можно пригласить мисс Мур?

— Вам она требуется прямо сейчас?

— Нет, на ужин, я имел в виду. У вас нет возражений, чтобы и она присоединилась?

— Конечно, нет. Пригласите ее. И внизу скажите про ужин.

— О, я уже распорядился. Повидался с помощником управляющего. Его зовут Фричи.

— Дурак какой-то!

— А?

Мистер Леман заговорил внушительно, словно любящий отец, объясняющий сыну-подростку смысл жизни. За свою карьеру ему не раз доводилось бывать в Сиракузах и об Оскаре Фричи у него сложилось устоявшееся мнение.

— Вы с этим субъектом поосторожнее. Не допускайте его близко, а то он вас насмерть заговорит. Он чокнутый, ясно? Свихнулся на театре.

— А?

— Спятил. Дай ему хоть полшансика, и он никогда не замолчит.

— Мне он понравился.

— Да я ничего против него не имею. Только — дай ему палец, он всю руку хапнет. Держитесь-ка от него подальше.

— Хорошо.

Наступила пауза. На грубом лице Лемана проступила мрачность, глаза подозрительно увлажнились. Он порывисто протянул Простаку руку.

— Ну, дорогуша, вот и наступил наш вечер. Желаю удачи. Простак тепло пожал ему руку

— И вам того же!

— И вот еще что, — добродушно проговорил Леман, — работать с вами, Фиппс, одно удовольствие. Вряд ли вы сами понимаете, что значит для нас ваше сотрудничество. Мы ужасно вам благодарны. Спасибо!

— Это вам спасибо, — отозвался Простак. — Мне было очень приятно работать с вами.

Леман был явно тронут.

— В этом весь секрет успеха в театре. Сотрудничество. В первый показ частенько что-то идет наперекосяк, и тут же все начинают рычать друг на друга, но мы — как одна счастливая семья.

— Да, как одна семья. Правильно.

— Такой мы и останемся.

— Абсолютно.

— Счастливой семьей.

— Да, счастливой семьей. Новая пауза.

— Ну что ж, удачи, — снова пожелал мистер Леман.

— Удачи, — вторил ему Простак.

Опять воцарилась тишина. Двое сильных мужчин стояли, раздираемые чувствами, слишком глубокими, чтобы их можно было выразить словом. Молчание прервал приход Динти, следом за которой явился Джек МакКлюр.

— А-а! — воскликнул мистер Леман, отбрасывая сантименты и снова становясь человеком дела. — Вы мне нужны, моя милая.

— Я тут, фельдмаршал!

— Я хочу, чтобы вы на спектакле сидели рядом со мной, понятно? Будете записывать мои замечания. Джек, я только что говорил мистеру Фиппсу, как он нам помог.

— А то!

— И какое удовольствие работать с ним.

— Золотые слова. Удачи, Фиппс.

— Удачи.

— Тут было кое-что, Джек… что же это? — сказал мистер Леман. — Ах да, есть один аспект…

И он увел своего партнера, досказывая на ходу. Динти пошла было следом, но ее остановил страстный вскрик.

— Постойте!

— Что, мой птенчик?

— Погодите! — взмолился Простак. — У меня для вас кое-что есть.

И покраснел при мысли о том, что мог, захлестнутый эмоциями, всколыхнувшимися в его груди от нежной сцены с Лема-ном, даже временно забыть об этом. Он прогулялся к шкафу и вернулся с большой коробкой цветов. Динти пошатнулась.

— Это мне?

— Э-э… То есть «да». Я купил их в честь премьеры. Это цветы.

— Удивительно! Именно так я себе и сказала, как только увидела их. Цветы, сказала я, или глаза меня обманывают. Какой вы милый, Простак!

— Мы, Фиппсы, все милые. Славимся этим по всей Англии.

— Вы станете хорошим мужем для какой-нибудь хорошей девушки.

— Непременно. Это подводит меня к важному вопросу. Сколько раз я просил вас выйти за меня замуж?

— Я уже и со счета сбилась.

— Так вот, я прошу опять. Выйдете?

— О, Простак…

— Что толку твердить «О, Простак»!

— А что еще вы хотите услышать?

— Я ведь вам нравлюсь?

— Конечно. Кому бы вы не понравились?

— Ну, вот.

— Мало без толку твердить «О, Простак», а повторять «Ну, вот» еще глупее.

— Почему?

В Динти пробудился материнский инстинкт.

— Потому что, дитя мое, мы живем в жестоком мире и должны быть практичными. Вопрос не только в том, нравитесь вы мне или нет. Я-то лично считаю, что вы милы, как красный вагончик, но семейная жизнь требует денег.

— У меня есть десять тысяч долларов.

— Долго на них в наши дни не протянешь, если у вас нет работы.

Простак ее не понимал. Богиня в человеческом облике изъясняется совершенно непонятными словами.

— Что значит, нет работы? Я партнер в «Леман Продакшнс»! Мы получим прибыль! Знаете что, — вдохновился Простак, ибо воодушевляющие слова Лемана в ту, первую их встречу не увяли в его памяти. — Спросите Дика Роджерса и Оскара Хаммерстейна, сколько они получили со своих постановок. Спросите Оскара Серлинга или Макса Гордона…

— Да я и так знаю.

— А я все-таки скажу. Миллионы.

— Да знаю я. Но…

Динти запнулась. Она присутствовала на всех репетициях и стала ярым приверженцем Фанни Леман. В той бурной сцене, когда Фанни, характеризуя крепко сбитую драму, употребила эпитет «тухлая», она не участвовала, но, присутствуй она там, признала бы, что лучший друг Лемана и его самый строгий критик выбрала правильное словцо. Отчаянно цепляясь за надежду на Мэрвина Поттера, увидеть которого горят желанием все женщины Америки, она все равно терзалась сомнениями.

И все же ей не хотелось заморозить мечтания Простака. Возможно, для него наступит горькое пробуждение, но сейчас она была счастлива видеть его счастливым. Положив руки ему на плечи, она поцеловала его, и Простак задрожал, как желе.

— Ты никогда прежде этого не делала, — в благоговейном трепете пролепетал он.

— Не стала бы и сейчас, но я хотела пожелать тебе удачи. Это материнский поцелуй.