Эжен Сю - Парижские тайны. Том I

— Но посудите сами: если эта девушка долго пробудет на моем попечении, она будем мне стоить гораздо больше этой суммы… Знаете, сколько денег за несколько месяцев набежит?..

— Я возьму ваши сто франков лишь из уважения к вам, господин Родольф. Но как мне все-таки повезло, что вы поселились в нашем доме! Да я готова кричать на всех перекрестках, что вы — самый лучший из жильцов… Смотрите-ка, фиакр!.. Конечно, это дамочка господина Брадаманти… Она уже вчера приходила, да только я ее как следует не разглядела… Перед тем как пропустить, я повожу ее за нос, чтоб хорошенько разглядеть; к тому же я придумала, как узнать ее имя… Сейчас вы увидите меня в деле… Это вас позабавит.

— Нет, нет, госпожа Пипле, меня не занимает ни внешность, ни имя этой дамы, — возразил Родольф, отступая в глубь швейцарской.

— Сударыня! — крикнула Анастази, бросаясь наперерез входившей женщине. — Куда это вы направляетесь, сударыня?

— Я иду к господину Брадаманти, — отвечала дама, явно раздосадованная тем, что ей помешали пройти.

— Его нет дома…

— Быть того не может, он сам назначил мне встречу.

— Его нет дома…

— Вы ошибаетесь…

— И вовсе я не ошибаюсь… — ответила привратница, искусно вертя головой, чтобы получше разглядеть незнакомую даму. — Господин Брадаманти вышел из дому, вышел, говорю я вам, вышел — и все тут!.. Вернее сказать, он дома, да только для одной особы…

— Ну так вот! Эта особа — я… Не выводите меня из терпения… позвольте пройти.

— А как вас зовут, сударыня?.. Я проверю, такое ли у вас имя, как у той особы, какую господин Брадаманти позволил мне пропустить к нему. Ну, а коли имя у вас другое… то вы пройдете только через мой труп.

— Господин Брадаманти назвал вам мое имя? — воскликнула незнакомка, и в голосе ее прозвучали не только удивление, но и тревога.

— Да, сударыня…

— Какая неосторожность! — пробормотала молодая женщина.

Затем, после короткого замешательства, она, едва сдерживая нетерпение, негромко прибавила, как будто опасалась, что ее могут услышать:

— Извольте! Меня зовут госпожа д’Орбиньи.

При этом имени Родольф затрепетал.

Ведь именно так звали мачеху госпожи д’Арвиль.

Выступив из полумрака, он сделал шаг вперед и при свете дня и тускло горевшей лампы без труда узнал эту женщину, чью внешность Клеманс подробно ему описывала.

— Госпожа д’Орбиньи? — переспросила привратница. — Да, именно это имя назвал мне господин Брадаманти. Можете подняться к нему, сударыня.

Мачеха г-жи д’Арвиль быстро прошла мимо двери швейцарской.

— И вся недолга! — воскликнула г-жа Пипле с торжествующим видом. — Ловко я подловила дамочку!.. Теперь я знаю ее имя — ее зовут д’Орбиньи… Ну как? Недурен мой способ, а, господин Родольф? Да что это с вами? О чем это вы задумались?

— Эта дама уже приходила к господину Брадаманти? — спросил Родольф у привратницы.

— Да, вчера вечером, как только она ушла, господин Брадаманти и сам тотчас куда-то ушел, должно быть, отправился заказывать себе место в дилижансе, который нынче уходит; вчера же, вернувшись домой, он попросил меня отвезти сегодня утром его чемодан на почтовую станцию, потому как он не больно-то доверяет этому негоднику Хромуле.

— А вы часом не знаете, куда собрался господин Брадаманти?

— Он едет в Нормандию, по Алансонской дороге.

Родольф тут же вспомнил, что поместье Обье, принадлежащее г-ну д’Орбиньи, находится в Нормандии.

Сомнений больше не было: шарлатан направляется к отцу Клеманс и наверняка с самыми зловещими намерениями.

— То, что господин Брадаманти скоро уезжает, здорово разозлит Серафеншу, — проговорила г-жа Пипле. — Она просто из себя выходит, до того ей не терпится повидать господина Брадаманти, а вот он этого изо всех сил избегает: он мне строго-настрого наказал не говорить ей, что он уедет нынче в шесть вечера; так что, когда она опять сюда явится, то, как говорится, поцелует пробой! Тогда-то я с ней и потолкую о вашей девице. Кстати, как ее звать-то… Сисе?

— Сесили…

— А, это все равно как Сесиль, только на конце «и». Пожалуй, лучше все-таки записать ее имя на клочке бумаги и вложить записку в мою табакерку, а то я могу и забыть это чертово имя… Сиси… Каси… Сесили… Ладно, теперь запомнила!

— А сейчас я поднимусь к Хохотушке, — сказал Родольф выходя из швейцарской.

— Как будете обратно идти, господин Родольф, надеюсь, зайдете поздороваться с бедным моим старичком?.. Этот изверг Кабрион опять принялся за свои дурацкие шутки…

— Будьте уверены, госпожа Пипле, я не останусь равнодушен к неприятностям вашего супруга.

И Родольф, необычайно обеспокоенный визитом г-жи д’Орбиньи к Полидори, поднялся по лестнице к Хохотушке.

Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 1. С. 542.

Одна из ее сцен, как полагают, послужила Сю образцом при написании знаменитой сцены в мансарде Морелей во втором томе «Парижских тайн».

Bory J.-L. Eugéne Sue, le roi du roman populaire. P., 1962, p. 236.

В 1933–1936 гг. он был издан в русском переводе издательством «Academia» под названием «Агасфер».

Этот Лакур упомянут в тексте неспроста: такую фамилию носил учитель бокса Эжена Сю, который «страховал» его во время небезопасных экскурсий по подозрительным кварталам Парижа для сбора материала к роману.

В данном издании этот фрагмент выпущен. (Примеч. перев.)

Александр Дюма, эксплуатируя, как и многие другие литераторы, успех «Парижских тайн», выпустил уже в 50-х гг. роман «Парижские могикане», название которого прямо указывает на связь с творчеством Фенимора Купера.

Впрочем, если не житейское, то символическое объяснение этому «феномену» дано. Хохотушка шьет платья для богатых, непосредственно общается с ними (она даже имеет свои визитные карточки для клиентов) и тем самым сопричастна «верхнему» миру. Точно так же и честнейший Морель, в отличие от грубого грузчика Поножовщика, занят «чистым» и «благородным» ремеслом — огранкой драгоценных камней.

Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 2. С. 197–198.

Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 2. С. 196.

К тому времени, когда Певунья попала под опеку Феррана (с чего и начались ее злоключения), ей было уже шесть лет, и, надо полагать, все эти годы она носила какое-то имя; оно, однако, остается неизвестным, и Родольф даже не пытается его выяснить. Эта неувязка не выходит наружу и в эпилоге, когда героиня удаляется в монастырь: никто не задается вопросом, какое имя она получила при крещении и была ли она вообще крещена, — а ведь некрещеную вряд ли можно постричь в монахини, не говоря уже об избрании аббатисой!