Кнут Гамсун - Новые силы

Перед этим шёл дождь, на улице было грязно, очень грязно. Агата несколько раз проговорила:

— Боже мой, как грустно! Как грустно!

Но больше она не жаловалась, а быстро шла, как послушное дитя, которое боится опоздать. Маленькая дорожная шляпка очень шла к ней, делала её ещё моложе, а от движения лицо её разрумянилось.

Они разговаривали немного. Агата сказала только:

— Как мило, что вы пошли проводить меня, а то мне пришлось бы идти совершенно одной.

И Тидеман увидел, что она старается не выдать своего волнения, она улыбалась, но на глазах её были слёзы.

Он тоже улыбнулся и ответил ласково, что она должна быть довольна, что покидает этот грязный город, что попадёт скоро на чистые дороги, на свежий воздух. К тому же, вероятно, она скоро вернётся?

— Да, — ответила она, — я пробуду не особенно долго.

Они обменялись только этими безразличными словами. Они стояли на платформе, снова начался дождь, капли с шумом ударялись о стеклянную крышу над их головами, паровоз пыхтел на пути. Агата вошла в вагон и протянула в окно руку Тидеману. И, с внезапной потребностью получить прощение, не быть слишком строго осуждённой, она сказала этому постороннему человеку, которого даже и видела всего несколько раз:

— Прощайте... И не думайте обо мне слишком дурно.

И лицо её вспыхнуло ярким румянцем.

— Что вы, деточка?.. — С изумлением отозвался он. И больше ничего не успел сказать.

Она высунулась из окна и кивала ему светлой головкой, когда поезд уже тронулся. Глаза её были полны слёз, и она старалась не расплакаться. Она всё время смотрела на Тидемана и потом замахала платком.

Странная девушка! Его растрогала эта простодушная сердечность, и он тоже махал ей платком, пока поезд не скрылся из виду. Не думать о ней слишком дурно? Нет, он не будет думать о ней дурно. А если это порой и бывало, то впредь не повторится. Она махала платком ему, чужому человеку! Надо непременно рассказать об этом Оле, это его порадует...

Тидеман направился к своему складу. Голова его была полна размышлениями о торговых делах, и он постепенно забыл всё остальное. Обстоятельства его начали поправляться, кредит улучшался, и за последнее время он мог снова принять на службу двух своих прежних приказчиков. Торговля его, словно временно обессилевшее животное, начинала расправлять члены и набираться сил. В данное время он грузил на пароходы смолу.

Обойдя склад и отдав кое-какие приказания, он отправился в ресторан, где обыкновенно обедал. Было уже поздно, он быстро поел и ни с кем не разговаривал. Он обдумывал новый план, зародившийся в его голове. Теперь смола отправлялась в Испанию, на рожь цена стояла твёрдая, хорошая, и он, не торопясь, продавал свои запасы, в нём просыпалась прежняя жажда деятельности, он начал подумывать о кожевенном заводе в Торахусе. Что, если, наряду с устройством такого завода, устроить и маленький завод для выгонки смолы? Он не станет отговаривать Оле от этого дела, если он вздумает им заняться, оно интересовало его уже несколько недель, он даже вёл переговоры с инженером. В их распоряжении были бы негодные отрезки и верхушки от строевого леса, и в то время как кожевенный завод потреблял бы кору, дерево шло бы на выгонку смолы. Лично для себя он не желал предпринимать новых дел, ему самому и детям хватит и того, что есть. Но он всё-таки не мог забыть об этом деле, и мысль его постоянно возвращалась к нему.

Тидеман направился домой. Шёл крупный и частый дождь.

В нескольких шагах от конторы он вдруг остановился и потихоньку зашёл под ворота. Он смотрел во все глаза. Там, на улице, у самой конторы, стояла его жена, она не входила в дом, хотя шёл сильный дождь. Она смотрела то на окна конторы, то вверх, на второй этаж, на окна средней комнаты, бывшей её комнаты. Это она, он не ошибался. У него вдруг перехватило дыхание. Он уже видел её один раз раньше, она ходила перед домом в тени газового фонаря, как сейчас. Он тихонько окликнул её, но она, не отвечая, сейчас же поспешно завернула за угол. Это было три недели тому назад, вечером в воскресенье. А сегодня она опять здесь.

Он хотел подойти к ней, сделал движение, дождевой плащ его зашуршал, но в ту же минуту она робко оглянулась и быстро пошла прочь. Он неподвижно стоял на месте, пока она не исчезла за поворотом.

Через неделю Оле Генриксен вернулся домой. Его охватило беспокойство, он не получал никаких вестей от Агаты, телеграфировал ей несколько раз, но ответа не было. Он наскоро покончил свои дела и поехал. Он настолько был далёк от мысли о действительной причине молчания Агаты, что ещё в последний день своего пребывания в Лондоне купил ей в подарок коляску для её маленькой горной лошадки в Торахусе.

А дома, на его конторке уже лежало и ждало письмо от Агаты. Кольцо было завёрнуто в папиросную бумагу.

Оле Генриксен прочёл письмо, сначала почти не понимая его. У него только сильно задрожали руки и широко раскрылись глаза. Он подошёл к двери, запер её и снова перечёл письмо. Оно было просто и ясно, не понять его было невозможно: она возвращала ему «свободу». И тут же было приложено кольцо в папиросной бумаге. Да, сомнения в смысле этого ясного письма быть не могло!

Оле Генриксен несколько часов ходил взад и вперёд по комнате, письмо лежало на столе, он ходил, заложив руки за спину, брал письмо, читал его и снова ходил. Он был «свободен».

Он не должен думать, что она не любит его, писала она; она думает о нём столько, сколько и раньше, даже больше, сотни раз в день она просит его простить её. Но что пользы от того, что она так много думает о нём, писала она дальше, она уже не может принадлежать ему, как раньше: так случилось. Но она сдалась не сразу и не без сопротивления, нет, Бог один знает, как она его любила и как хотела принадлежать только ему. Но она зашла слишком далеко и просит его теперь только о том, чтобы он судил её не слишком строго, хотя она и не заслуживает другого, и чтобы не тосковал о ней.

Она два раза проставила число, в начале и в конце письма, не заметив этого. Оно было написано крупным, детским почерком Агаты и было трогательно беспомощно; в двух местах были маленькие помарки.

Нет, он понял верно, да, кроме того, вот тут и кольцо! Конечно, что он представляет собой? Он не выдающийся человек, известный всей стране, не гений, в которого можно быть безумно влюблённой, он просто заурядный труженик, занятый своим делом, лавочник-торговец, вот и всё. Ему не следовало мечтать о том, чтобы навсегда сохранить сердце Агаты, и вот теперь он видит, как жестоко ошибся в своих расчётах. Конечно, он хорошо ведёт свою торговлю, работает с утра до ночи, но, Боже мой, ведь этим нельзя заставить любить себя, смешно думать иначе. Да, да, теперь он знает, почему не получал ответа на свои телеграммы. Он должен был бы сразу догадаться, а он не догадался... Она зашла слишком далеко и говорит ему «прощай», потому что любит другого. Против этого тоже нельзя ничего возразить. Раз она любит другого, что же делать. Наверно, это Иргенс покорил её. Нет, Тидеман был прав, опасны катанья на лодках в мае и опасны прогулки, Тидеман был опытен в таких делах. Ну, да теперь поздно думать об этом. Не велика, значит, была любовь, если могла погибнуть от одной прогулки на острова...