Кнут Гамсун - Новые силы

И вдруг гнев охватил бедного малого, он зашагал быстрее по комнате, и лицо его налилось кровью. Она зашла слишком далеко, вот награда за его нежность и любовь! Он преклонялся перед распутницей и два года позволял вытягивать из себя вино и товары её презренному любовнику! Он мог показать по главной книге, вот здесь и здесь, как этот щёголь, возлюбленный Агаты, нуждался то в десяти, то в пятидесяти кронах. А он Оле Генриксен — даже боялся, чтобы она как-нибудь не увидела счёта господина поэта, перелистывая книги, и, в конце концов, даже спрятал от неё главную книгу, из деликатности по отношению к великому гению! Да, хорошенькая компания эти двое, один вполне достоин другой, он может воспеть это в своих стихах, тема подходящая. Ха-ха, пусть он не тоскует о ней, нет, он не должен тосковать, а то она этого не вынесет, она лишится из-за этого сна. Конечно, ещё бы! Да кто сказал, что он будет тосковать? Она ошибается, он преклонялся перед ней, но он не лизал её башмаков, он даже ни разу не стоял перед ней на коленях. О, нет, он не заболеет от этого, пусть она утешится, ей не придётся проливать горьких слёз из-за него. Ага, она порвала с ним, она вернула ему кольцо! Ну, так что же? Но зачем же она таскала кольцо с собой в Торахус? Почему не оставила его здесь на конторке, ей не пришлось бы тратиться на пересылку! Прощай, прощай. С Богом! Убирайся к чёрту вместе со своим вылощенным обманщиком, и чтобы я никогда больше не сдыхал ни о ком из вас...

Он взволнованно ломал руки и крупными бешеными глазами ходил по конторе. Ну, да он сумеет отомстить, он бросит в лицо фрёкен своё кольцо и положит конец этой комедии. Он остановился возле конторки, снял кольцо и положил его в конверт, потом надписал адрес крупными угловатыми буквами; рука его сильно дрожала. В эту минуту в дверь постучали, он бросил письмо в конторку и захлопнул крышку.

Один из служащих пришёл напомнить ему, что давно уже пора закрывать склад. Можно ли им расходиться?

— Да, закрывайте. Постойте, я тоже готов и ухожу. Принесите ключи!

И Оле ушёл из конторы.

Пусть никто не говорит, что его сломил этот предательский обман, он покажет людям, что умеет сохранять самообладание. Он пойдёт в «Гранд» и отпразднует своё возвращение простой кружкой пива. Это чудесно! Вот у него в конторке лежит револьвер, что же, разве он собирается пустить его в ход? Была ли у него хоть отдалённая мысль об этом? Нет, отнюдь нет, разве только на одну секунду; он просто подумал, что, может быть, револьвер заржавел. Нет, слава Богу, жизнь ещё не так ему надоела...

Оле Генриксен отправился в «Гранд».

Он сел у самого входа и спросил себе кружку пива. Немного спустя кто-то хлопнул его по плечу. Он поднял голову, перед ним стоял Мильде.

— Ты что же это, дружище, — воскликнул Мильде, — сидишь здесь и не говоришь ни слова? С приездом! Пойдём к окошку, нас там несколько человек.

Оле Генриксен перешёл к окну. Там сидели Ойен, Норем и Грегерсен за начатыми рюмками вина. Ойен вскочил и радостно сказал:

— С приездом, милый Оле. Очень рад тебя видеть, я соскучился по тебе. Впрочем, я завтра приду к тебе и поздороваюсь с тобою по-настоящему, мне надо потолковать с тобою кое о чём.

Грегерсен равнодушно протянул один палец, Оле взял его, сел и сказал кельнеру, чтобы тот принёс сюда его пиво.

— Что такое, ты пьёшь пиво? — изумлённо спросил Мильде. — Разве можно пить пиво в такую минуту? Нет, давайте выпьем вина.

— Вы пейте, что хотите, а я выпью только эту кружку пива.

Но в эту минуту вошёл Иргенс, и Мильде крикнул ему:

— Оле пьёт пиво, но мы-то ведь не станем пить пиво, а? Что ты скажешь?

Иргенс нисколько не смутился, очутившись лицом к лицу с Оле, он просто кивнул ему и небрежно поздравил с приездом. Потом, как ни в чём не бывало, подсел к компании.

Оле смотрел на него и заметил, что у Иргенса не совсем чистые манжеты, да и платье не отличалось новизной.

Мильде повторил свой вопрос, не потребовать ли ещё вина? Оле хочет пить пиво, но это, ей-ей же, чересчур просто, в особенности в виду двойного торжества.

— Двойного торжества? — переспросил Грегерсен.

— Да, двойное торжество. Во-первых, Оле вернулся, и в настоящую минуту для нас это самое главное. А затем меня выбросили сегодня из мастерской, и это тоже имеет некоторое торжественное значение. Да, представьте себе, хозяйка пришла и стала требовать денег. «Денег?» — сказал я. И так далее, и так далее. Кончилось тем, что она попросила меня выехать в возможно короткий срок, через несколько часов. Я никогда не слыхал, чтобы можно было назначать такой срок. Положим, она предупреждала меня ещё месяц тому назад, но всё-таки... Впрочем, мне пришлось оставить несколько холстов... Так что я полагаю, что нам надо выпить ещё вина. Оле не такой человек, чтобы учитывать, что мы станем пить.

— Конечно, разве это меня касается? — подтвердил Оле.

Иргенс взял со стола пустую бутылку, недоверчиво осмотрел ярлык и сказал:

— Что это такое? Нет, уже если пить вино, так, по крайней мере, что-нибудь порядочное.

Подали вина.

Иргенс был в довольно хорошем настроении, он сказал, что удачно поработал сегодня, написал стихотворение, несколько строк положительно напоминали девичью улыбку. Но это исключение, за последнее время его творчество не отличается жизнерадостностью, да и не должно быть таковым.

И юный собрат его, Ойен, тоже был скорее весел. Конечно, у него нет ни денег, ни добра, но он довольствуется малым, и добрые люди помогают ему, грех отрицать это. Но сегодня произошло маленькое событие, внёсшее лишний луч радости в его скромное существование: один датчанин, собиратель автографов, написал ему письмо, в котором просил прислать ему его автограф. Это, может быть, не имеет особого значения, но всё-таки показывает, что мир не совсем позабыл о тебе. Ойен обвёл взглядом присутствующих, и взгляд у него был открытый и простодушный.

Друзья усердно чокались и постепенно развеселялись. Иргенс ушёл первым, за ним простился Ойен. Оле Генриксен сидел, пока все не разошлись, за исключением Норема, который, по обыкновению, задремал на своём месте.

Оле сидел и слушал разговор приятелей и изредка вставлял слово. Он чувствовал себя усталым, возбуждение его прошло, его охватило горькое разочарование и равнодушие ко всему. Вот он сидит сейчас в «Гранде», в компании пьяных людей, и рядом с ним Иргенс, который, может, радуется в эту самую минуту своей победе над ним, а он всё-таки не встаёт и не уходит. Разве ему не всё равно, где провести час или два?

Наконец он расплатился и встал.

Кельнер остановил его.

— Извините, — сказал он, — а за вино?..

— Вино? — спросил Оле. — Я выпил две кружки пива.

— Но за вино ведь тоже не заплачено.

— Ах, вот что, так господа не заплатили за вино? — На минуту в нём вспыхнула злоба, и он чуть не сказал, что если счёт пошлют в Торахус, то там сейчас же его оплатят. Но он не сказал этого, а только заметил:— Я не пил никакого вина, но, всё равно, я могу заплатить.