Николай Гарин-Михайловский - Детство Тёмы (сборник)

Слушают…

– Дедушка, а дедушка…

– Иду…

Так, как бывало, важно: «Иду».

Пустились назад ребятишки.

Вышел и идет за ними не спеша Асимов, ноги расставляет. Глаза в землю, шапку надвинул, не глядит никуда.

Вся деревня уж на берегу. Вытащили Пимку: воет, надрывается Илька.

Добежали вестовые, оглянулись все и ждут. Идет Асимов, как к расстрелу, и каждый глаз, что глядит в него, ровно пуля целит. Оседают ноги, точно отрывает их от земли и всего тянет книзу. Расступился народ: видит Асимов – лежит на земле Пимка. Что ближе, то, как потерянный, нет-нет и качнется.

Не так, бывало, ходил пред народом первый богатей.

– Горе-то, горе как напаивает, – шепчет Драчена.

Глядит Григорий, рыжая борода лопатой, в упор на Филиппа и ровно думу какую думает.

Подошел Филипп и стоит. Стоит и словно думает: чего ему теперь делать.

Развел руками и опять их прижал. Муха пролетит, услышишь: впились глазами в отца.

Надо чего-то делать.

– Господи!

Вздохнул. Обе руки поднял к глазам. Плачет?! Нет. Опустил руки.

– Чего ж, братцы, делать? Господь послал, терпеть надо…

– Так ведь чего ж… – оборвался угрюмо кто-то.

Илька, замолчавший было с приходом отца, опять еще сильнее начал.

– Оой-ой-ой, Пимка, брат ты мой родной, за что душу сгу-би-и-л! – заливается слезами Илька. – Брат ты мо-о-ой милый-й… ой-ой-ой…

Так и рвется сердце у людей.

– Охо-хо-хо! – вздыхает, как мех, Григорий.

Оглянулся кругом Асимов чужими глазами и пошел назад, ровно и дела ему нет. Отошло несколько человек.

Глядит Степан вслед ему и говорит:

– Что-ой-то, братец мой, ровно чужой?

– А ему что, – говорит Родивон, – чать, и рад, что лишний рот с плеч долой… Пра-а… собака человек.

– Собака-то собака! ведь все-таки… Нет, ему память отшибло… шутка сказать… дите…

Слушает Григорий, крепко стиснул тонкие бледные губы.

– Да-а!

Ровно оторвал и еще сильнее сжал губы. Отвернулся и глядит в лицо покойнику.

– Как-никак – сын.

– Какой уж сын, – говорит Родивон, – век весь меж собой как собаки… что грех таить…

– Эх, грех, грех – вот до чего довел свою кровь…

Драчена сделала круглые глаза и смотрит в Пимку:

– Пропала христианская душа.

Думают, глядят все.

Слушают причитанья Ильки. Баба его прибежала: тоже голосит.

– Ну так чего ж? – говорит Родивон, – в стан посылать надо. Как его теперь тут? Караул, яму ли копать?

– Время холодное – и в траве, чать, дождется…

– Известно, холодное… рогожей прикрыть, и то ничего…

– Тогда караул.

– Так чего ж делать? Караул.

– Ну, айдате за рогожкой вы, стракулисты… К дедушке Филиппу, – живо.

Пустились без оглядки.

Осматривается Родивон.

– Кто ж в первую очередь? из ребят, ну ты вот, что ль, да ты… ну ты, Демьян, старшим с ними…

– Ну, я нет уж… – мотнулся, ровно бритый, без бороды и усов, Демьян. – Я, братец мой, не сдужаю чтой-то. Даве так вот схватило, ей-богу, думал, и жив не буду. Ей-богу…

Врет Демьян. Рожу скорчил такую: вот сейчас смерть, а черные глаза плутоватые, глубокие, большие глядят так, словно верить просят им, рот большой перекосил: актер.

Так и на деревне ему кличка: «Ахтер – вот что в городах в киатре приставляют».

– Водка будет, – добродушно говорит Родивон.

– Какая водка, – скривил другую рожу Демьян, – постная, из этого пруда…

– Зачем! Асимов раскошелится.

– Держи карман! – закричал так весело Демьян, что Григорий остановил:

– А ты…

Кажет глазами Григорий на тело.

Оглянулся Демьян на Пимку и тихо говорит:

– Чать, не слышит теперь…

Фыркнули парни. Родивон толкнул его.

– Все бы ему смешки.

– Так ведь чего ж, Родион Семенович? Все ведь там будем… Брик – да и потащили раба божьего за ноги… Право. Я помру, меня так прямо и волоки.

– Ну так как же? – говорит Родивон.

– На водку не уломаешь жида, – корчит опять рожу Демьян.

– Уломаешь, може… помягче теперь все станет…

– А стеречь где?

– Да уж на мельнице, вот и Лифан Трифоныч, тоже компания тебе без очереди.

Демьян только головой потянул.

– Водка бы была: товарищей сыщем… Ты насчет водки старайся… Я те прямо сказываю, без водки нельзя: на свои, а куплю…

– Ты, умная голова, удумаешь, – сдвинул ему шапку Родивон.

– Ну, так ведь чего станешь делать? Тут ее не пить, так же пропадет, – с собой туда не унесем.

Демьян показал на небо.

– В водке что худого? постная и доход… целовальнику, казне… та же подать: меньше платить…

– То-то ты ее вовсе платить перестал…

Потянулся народ в село. Разговаривают.

Пригнулась Фаида, выступает, щурит вперед глаза:

– Илька убивается… а дядя Филипп – не-е-т и даже ни-ни…

– Ровно чужой, – сказала Драчена.

– За богатством-то, – басом говорит Устинья, – и сын что чужой.

– Этак, – вздыхает Драчена.

Молча кивает головой Фаида.

Идет Григорий со Степаном.

– И что, братец ты мой, за причина, – говорит Григорий, – гляжу я… ровно бы не надо языку-то высунутым быть… вот видел я Власа…

– Так ведь и я же видел…

– Ну так помнишь? Был язык?

– Ровно не было.

– Не было.

– Так, так – не было…

– Не было, то-то…

– Не знаю, – раздумчиво говорит Степан и глядит на Григория.

Опять думает Григорий.

Десять дней прошло, пока следователь, доктор и полиция приехали. Свои следователи объявились: Григорий да Степан. Ходят, обследывают. Друг дружке указывают. Больше Григорий, а Степан только быстро твердит:

– Так, так, так…

Идет слух по селу, соберутся где, послушают своих следователей – что-то неловко. Вся деревня, кроме домашних Пимки, насторожилась.

Никому не мил всегда был Асимов, а тут только подальше обходят Каинов дом.

Кто и завидовал прежде богатству его, – теперь будь ты проклят и богатство твое.

Демьяну только нет дела ни до чего, кроме водки, – водка бы была, а больше компания, где бы врать да говорить до упаду. Бегает к Асимову за водкой, в карауле третий раз непрошеный гость.

– Я отчаянный… мне хоть что… не боюсь ничего…

– А в баню вечером?

– В бане вечером шишига, братец мой: не пойду. Вот те крест, не пойду… ученый…

– Видел же?

– Видеть не видел, а слышал. Раз спознился в темноте, моюсь – вдруг трах об стену, опять трах… Я как был, в чем родил господь, да по деревне…

Хохот.

– С тех пор будет… куда хочь пойду, а в баню ночью – нет.

Сидят сторожа, разговаривают в мельничной избе, а водка вся… за водкой-то на село идти надо: темно хоть глаз выколи, да и Пимка под рогожей лежит.

– А за водкой пойдешь?

– А думаешь – нет?

– Иди…

Поглядел Демьян в окно.

– Темно же… айда вдвоем. Кто со мною?

Никто не идет.

– Что вдвоем еще? Сам иди.

– Страшно… За ноги станет хватать…