Михаил Лермонтов - Вадим

– Кто ты таков? – спросил Орленко.

– Петруха , – отвечал парень...

– Да, дурачина, кто ты таков?

– А почем я знаю... говорят, что мачкин сын...

– Хорош! – сказал захохотав Орленко... – да где вы его нашли?..

– Зарылся в соломе по уши около амбара; мы идем, ан, глядь, две ноги торчат из соломы... вот мы его оттуда за ноги... уж тащили... тащили... словно лодку с отмели...

– Послушай, Орленко, – прервал Вадим, – мы от этого дурака можем больше узнать, чем от упрямой ведьмы, его матери!..

Казак кивнул головой в знак согласия.

– Только его надо вывести, иначе она нам помешает.

– И то правда, – выведи-ка его на двор, – сказал Орленко, – а эту чертовку мы запрем здесь…

Услышав это, хозяйка вспыхнула, глаза ее засверкали…

– Послушай, Петруха, – закричала она звонким голосом, – если скажешь хоть единое словцо, я тебя прокляну, сгоню со двора, заморю, убью!..

Он затрепетал при звуках знакомого ему голоса; онемение, произведенное в нем присутствием стольких незнакомых лиц, еще удвоилось; он боялся матери больше чем всех казаков на свете, ибо привык ее бояться; сопроводив свои угрозы значительным движением руки, она впала в задумчивость и казалась спокойною.

Прошло около десяти ужасных минут; вдруг раздались на дворе удары плети, ругательства казаков и крик несчастного. Ее материнское сердце сжалось, но вскоре мысль, что он не вытерпит мучений до конца и выскажет ее тайну, овладела всем ее существом... она и молилась, и плакала, и бегала по избе, в нерешимости, что ей делать, даже было мгновенье, когда она почти покушалась на предательство… но вот сперва утихли крики; потом удары... потом брань... и наконец она увидала из окна, как казаки выходили один за одним за ворота, и на улице, собравшись в кружок, стали советоваться между собою. Лица их были пасмурны, омрачены обманутой надеждой; рыжий Петруха, избитый, полуживой, остался на дворе; он, охая и стоная, лежал на земле; мать содрогаясь подошла к нему, но в глазах ее сияла какая-то высокая, неизъяснимая радость: он не высказал, не выдал своей тайны душегубцам.

Печатается по автографу – ИРЛИ, оп. 1, № 17 (тетрадь XVI). Впервые опубликован П. А. Ефремовым в журнале «Вестник Европы» (1873, кн. 10, стр. 458—557, «Юношеская повесть М. Ю. Лермонтова»).

Вся обложка автографа покрыта зарисовками, сделанными рукой Лермонтова. Содержание этих зарисовок составляют: отдельные всадники и отряды мчащейся кавалерии; жанровая картинка кулачного боя и лежащий рядом с упавшей лошадью всадник; множество разнообразных мужских и женских фигур (во весь рост, поясные, головы, некоторые из них явно карикатурного характера).

Настоящее название произведения не известно, так как первый лист рукописи, на котором возможно и было написано заглавие, вырван. На обеих сторонах этого листа содержался неизвестный текст предисловия или посвящения, так как на оставшемся корешке читаются отдельные слова и обрывки слов.

П. А. Ефремов, публикуя рукопись, оставил ее без названия. П. А. Висковатов дал ей заглавие: «Горбач – Вадим. Эпизод из Пугачевского бунта (юношеская повесть)» (Соч. под ред. Висковатова, т. 5, 1891, стр. 1); И. М. Болдаков – «Вадим. Неоконченная повесть» (Соч. под ред. Болдакова, т. 5, стр. 4); и с тех пор за этим произведением укрепилось название «Вадим».

Роман остался незавершенным. Начало работы над романом, по всей вероятности, относится к 1832 году.

28 августа 1832 года Лермонтов писал из Петербурга М. А. Лопухиной (подлинник по-французски): «...мой роман становится произведением, полным отчаяния; я рылся в своей душе, желая извлечь из нее все, что только способно обратиться в ненависть; и всё это я беспорядочно излил на бумагу – вы бы меня пожалели, читая его!». Есть основание предполагать, что эти слова относятся к «Вадиму». Мы не знаем другого прозаического произведения, писавшегося Лермонтовым в этот период, к которому была бы применима такая характеристика.

Работа Лермонтова над романом продолжалась и в период учения в Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, о чем прямо свидетельствуют воспоминания А. Меринского, поступившего в Школу годом позднее Лермонтова (1833). «Раз, в откровенном разговоре со мной <���разговор происходил в начале 1834 года>, он <���Лермонтов> мне рассказал план романа, который задумал писать прозой и три главы которого были тогда уже им написаны. Роман этот был из времен Екатерины II, основанный на истинном происшествии, по рассказам его бабушки. Не помню хорошо всего сюжета, помню только, что какой-то нищий играл значительную роль в этом романе; в нем также описывалась первая любовь, не вполне разделенная, и встреча одного из лиц романа с женщиной с сильным характером... Роман, о котором я говорил, мало кому известен, и нигде о нем не упоминается; он не был окончен Лермонтовым и, вероятно, им уничтожен» («Атеней», 1858, ч. 6, стр. 300).

Можно заключить, что роман датируется в пределах 1832—1834 годов.

Отдельные эпизоды в романе «Вадим» восходят к устным преданиям о пугачевщине в Пензенской губернии.

Родные поэта, помещики-соседи, крепостные Тарханского поместья хорошо помнили о событиях, связанных с пугачевским восстанием, охватившим также Пензенскую и прилегающие к ней губернии.

1 августа 1774 года отряды Пугачева заняли г. Пензу, на следующий день туда прибыл сам Пугачев. Пугачевцы побывали в Тарханах, где хотели повесить управляющего Злынина, но последний успел раздать крестьянам господский хлеб и таким образом избежал расправы. (П. Шугаев. Из жизни замечательных людей. «Живописное обозрение», № 25, 1896, стр. 499—501). В списках дворян, «убитых до смерти в 1773—74 г.г.», числились Киреевы, Мещериновы, Хотяинцевы, Мосоловы, Мартыновы, Мансыревы, Акинфовы, находившиеся либо в родстве с бабкой Лермонтова, либо в числе ее хороших знакомых. Дальний родственник Лермонтова, капитан Данил Столыпин, помещик Саранского уезда, с женой и несколькими дворовыми был схвачен повстанцами и убит в Краснослободске (И. Беляев. Пугачевский бунт в Краснослободском уезде, Пензенской губ. Краснослободск, 1879, стр. 12, 19, 45).

Центром восстания оказались Керенский, Нижнеломовский и Краснослободский уезды. Упоминается в преданиях и Нижнеломовский мужской монастырь (в 50 верстах к северу от Тархан), о котором идет речь в романе. По-видимому, на основе рассказов и создавались Лермонтовым сцены восстания у монастыря, с нищими, расправа с Палицыной и др. (см.: А. М. Докусов. Роман «Вадим» Лермонтова. Ученые записки Ленинградского пед. института им. А. И. Герцена, т. 43, 1947, стр. 77—86; А. Н. Коган. Об отражении исторической действительности в романе М. Ю. Лермонтова «Вадим». Ученые записки Педагогического и учительского института им. В. В. Куйбышева, вып. 8, 1947, стр. 53—71; И. Андроников. Лермонтов в работе над романом о Пугачевском восстании. «Лит. наследство», т. 45—46, 1948, стр. 289—299; он же. Исторические источники «Вадима». В кн.: «Лермонтов». Изд. «Советский писатель», 1951, стр. 60—79; он же. Пензенские источники «Вадима». В кн.: «Лермонтов». Пенза, 1952, стр. 5—27).