Лев Толстой - Война и мир. Книга 2

Я вас буду угощать лагерем.

между нами.

род укрепления. (Примеч. Л. Н. Толстого.)

Черт возьми!

Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.

Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.).

О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.).

О да (нем.).

перенести в пространство (нем.).

В пространстве (нем.).

Ну еще, крепче…

Нет пленных. Они заставляют истреблять себя. Тем хуже для русской армии. Ну еще, ну крепче…

Хорошо! Пускай войдет де Боссе, и Фабвье тоже.

Слушаю, государь.

До свиданья.

Государь, весь Париж сожалеет о вашем отсутствии.

Очень сожалею, что заставил вас проехаться так далеко.

Я ожидал не менее того, как найти вас, государь, у ворот Москвы.

Римский король.

Чудесно!

Да здравствует император! Да здравствует римский король!

Короткий и энергический!

Под Москвою!

Вы слишком добры, ваше величество.

Бородиным.

и облик мира изменился бы. – Ред.

вино откупорено, и надо выпить его.

придворном штате императрицы.

Ну, Рапп, как вы думаете, хороши ли будут нынче наши дела?

Без всякого сомнения, государь.

Вы помните ли, государь, те слова, которые вы изволили сказать мне в Смоленске: вино откупорено, надо его пить.

Бедная армия! она очень уменьшилась от Смоленска. Фортуна настоящая распутница, Рапп. Я всегда это говорил и начинаю испытывать. Но гвардия, Рапп, гвардия цела?

Да, государь.

Роздали ли сухари и рис гвардейцам?

– Да, государь.

– Но рис?

Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их, и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.

Вот и все.

Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!

A! из стариков!

крещение огнем.

большого редута, рокового редута, центрального редута.

Скажите Неаполитанскому королю, что теперь еще не полдень и что я еще не ясно вижу на своей шахматной доске. Ступайте…

Ну, что еще?

Государь, герцог…

гусенку, которого я сделал орлом.

адский огонь.

Убирайтесь к…

прокламация короткая и энергическая.

железных людей.

пуки неприятельских орлов и знамен.

За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.

перенести в пространство (нем.).

Старый господин покойно устроился (нем.).

старого господина (нем.).

на это самодурство старого господина (нем.).

Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?

Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…

мясо для пушек.

Им еще хочется!..

Государь?

Еще хочется, ну и задайте им.

Поле сражения было великолепно.

Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.

Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.

Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свои священный союз . Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.

Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.

Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т. д.

Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; вся кую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, и началось бы его конституционное правление…

Париж был бы столицей мира, и французы предметом зависти всех наций!..

Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало-помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.

Из 400 000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32-й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т. д.; в ней едва ли было 140 000 человек, говорящих по-французски.

Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50 000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100 000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50 000 людей, а в Калише менее 18 000.