Кнут Гамсун - Август

Загадочная болтовня, таинственное дурачество, и образумить его нет никакой возможности.

— Ну, так можешь ты мне дать немножко специй?

— Специй? А зачем они тебе понадобились?

— Для моих табачных листьев. Я готовлю на кухне отвар.

Он получил от Поулине соль, сироп, селитру, уксус и другие специи, всего понемножку, перемешал всё.

— А теперь пусть целый час ко мне никто не заходит и не беспокоит меня, — сказал он и удалился.

Дверь своей комнаты он закрыл на замок, снял шапку с головы. Интересно, он вытворял все эти фокусы ради собственного удовольствия? Сняв шапку, он заботливо обмакнул в раствор каждый лист, держал себя почтительно и благоговейно и всё время молчал. Последний лист Август поджёг и напустил в комнату дыма.

А к чему всё это? Может, дикие люди на родине табака внушили ему веру в святость этого растения? Может, к такому почтению принуждала его мысль о таинственной связи между нечистой силой и восемнадцатым числом? У Августа в голове было много всякой всячины...

Потом он пришёл к Поулине с документом, подписанным им лично и двумя свидетелями. Эдеварта и Йоакима он попросил присутствовать, когда бумага будет зачитана: это оказалась доверенность на имя Поулине, каковая давала ей право получать, использовать и распоряжаться всеми извещениями и всеми денежными суммами, которые могут поступить на его имя из-за границы. Вдобавок он вручил ей запечатанный конверт; Поулине, можно сказать, пришла в отчаяние от того, что до последней минуты он занимается подобной ерундой, без всякой благодарности приняла и доверенность, и запечатанный конверт и отложила их в сторонку. Ох уж эти дела за границей! Да она слышит о них с первого дня пребывания Августа в Поллене, теперь же, оказывается, они будут её преследовать и после его отъезда. Йоаким, напротив, держался очень серьёзно и всё время смотрел в пол.

Август ушёл с таким видом, словно обошёлся со всеми по справедливости и заплатил все свои долги до последнего эре. А братья и сестра так и остались стоять в недоумении. Йоакиму, скорей всего, было не до смеха, однако он подал Поулине руку и сказал: «Поздравляю! Он назначил тебя единственной наследницей даже своего заграничного имущества!»

Поулине гневно оттолкнула его руку:

— Вот обезьяна! А почтовый пароход тем временем ушёл, и Август на него не поспел. Что он теперь будет делать?

— А может, у него есть собственный пароход.

— Да оставь ты его в покое, — вмешался Эдеварт, — уж верно, он знает, что делает.

Подобные слова, возможно, доставили бы радость Августу, только услышать их он не мог, потому что ушёл. Ушёл и не вернулся. Уже был готов ужин, но он не явился и к ужину. Они говорили об этом, удивлялись, они выспрашивали всех, кто проходил мимо, — да, один парень видел, как Август шёл по берегу с ведром в руке, но было это с час назад. Может, он решил взглянуть одним глазком на свою фабрику, как и собирался? Они подождали, сели ужинать, говорили о нём, но он всё не приходил и не приходил. Поулине начала тревожиться.

Йоким пошутил:

— Вот увидите, он вышел в море!

Поулине вскочила и выбежала из комнаты. Она тенью промелькнула мимо окон и побежала по дороге к морю, она неслась со всех ног. Что это такое стряслось с Поулине из лавки? Никак, ей в ухо залетела оса. Эта сухопарая женщина бежала, словно спасала свою жизнь, она рассекала воздух, высоко закидывая на бегу ноги. Это ж надо так бежать! Йоаким как-никак приходился ей братом куда больше тридцати лет, но никогда он ещё не видел её в таком волнении.

Поулине спустилась на берег и начала звать Августа. Потом она подошла к фабрике и изо всех сил выкрикнула его имя. Она явно кричала слишком громко, во всяком случае, он вынырнул из-за тёмного угла и уставился на неё в немом изумлении.

— Ой, — шепнула она, — это ты!

— А в чём дело? — спросил он.

— Как в чём дело? Где ты пропадал?

— Я опрыскал полы в здании. Особой надобности в этом не было, но я всё-таки решил попрыскать, потому что сегодня восемнадцатое. Впрочем, я уже кончил.

Поулине опустилась на голый камень:

— Я боюсь... я боялась за тебя... что ты что-нибудь над собой сделаешь.... прости меня, Господи.

Август ещё пуще изумился:

— Что-нибудь над собой сделаю... это я-то?

— Ты так странно говорил сегодня... про восемнадцатое и девятнадцатое... да ещё заявился ко мне с доверенностью...

— Доверенность, — с достоинством сказал Август, — это был мой долг перед тобой — вручить её тебе перед самым отъездом. Чтобы в будущем у тебя было хоть что-нибудь, на что ты можешь рассчитывать.

— Ну и тип же ты! Будущее? Ты вполне мог бы остаться в Поллене, зарабатывать себе на хлеб и жить нормальной жизнью. Ну не странно ли, что тебе обязательно надо куда-то бежать?

— Такая жизнь не для меня, — уклончиво сказал Август. — А вот чтобы зарабатывать себе на хлеб... но ведь я уже много чего здесь сделал и много чему вас научил, однако благодарности ни от кого не дождался, и брать с меня пример никто из вас не захотел. Похоже, Поллен не то место, где может действовать такой человек, как я. Но уж поверь мне, Поулине, что в конце концов победит моя правда, раз весь мир идёт тем путём, который я указал вам. Вот эта фабрика — она пустует, никто и думать про неё не желает, но, когда придёт очередной косяк, ты услышишь, что фабрика заработала. В Поллене настанут новые времена, и жизнь закипит вовсю, здесь будет много фабрик, появятся большие предприятия, прядильни, прессовочные цеха, мастерские, летательные аппараты, деньги и ещё раз деньги, миллионы, а домики вдоль побережья вырастут в цене в два раза...

— Да-да, — перебила его Поулине, — только я не об этом.

— Но ведь это тот путь, по которому идёт весь мир...

— Я о том, что тебе следовало бы осесть здесь и жить достойно, как живём мы все, и не пускать на ветер деньги, которые ты заработал...

Август покачал головой.

— Я ведь кое-что скопила, — сказала Поулине, — мы могли бы помогать друг другу.

— Мы? Да ко мне никто не относился хуже, чем ты!

— Не надо так говорить, Август!

— Получи я тогда те пять тысяч на фабрику, она б уже давно была готова.

От их разговора было мало толку, она говорила про одно, он про другое. Поэтому Поулине поднялась с камня и сказала:

— Пойдём, тебе надо поужинать.

Но этот бесприютный летун не пожелал опускаться на ветку, его пожирало внутреннее беспокойство, он опять хотел улететь в дальние страны. А разве он не сватался к ней однажды, хоть и на свой лад? Так-то так, но сватался он лишь затем, чтобы заручиться поддержкой для своих проектов.

Они прошли мимо Кристоферова дома, множество лиц выглядывало в окно.

— Как по-твоему, что они про тебя сейчас думают? — спросила она.

— А ты полагаешь, меня интересует пыль на подмётках моих башмаков? — ответил он вопросом на вопрос. — Да, так что я хотел сказать? У меня сегодня вечером много дел, надо побриться и вообще привести себя в порядок.