Ги Мопассан - Продажа

Этим меня не удивишь: и наклюкались мы оба, да и кубометр в нашем ремесле мера знакомая. Это составляет тысячу литров, дело подходящее.

Надо было только о цене столковаться. Тут все зависит от качества. Я спрашиваю: «Ну, а почем за кубометр?»

Он отвечает: «Две тысячи франков».

Я так и подскочил, а сам соображаю, что в бабе больше трехсот литров не наберется. Однако же говорю ему: «Дорого просишь».

А он отвечает: «Меньше не могу. Себе в убыток».

Сами понимаете, он недаром продает поросят: дело свое знает. Только, шалишь, он плутует, а я его переплутую, он свиноторговец, а я виноторговец. Ха-ха-ха! Я и говорю: «Кабы она была свежая, я бы ни слова не сказал; но ведь она у тебя давно, стало быть, товар подержанный. Даю полторы тысячи за кубометр и больше ни гроша. Ладно?» — «Ладно, — отвечает, — по рукам!»

Ударили мы по рукам и пошли вместе в обнимку. Надо же помогать друг другу в жизни.

Тут взяло меня сомнение: «Погоди, как же ты ее будешь мерить на литры, ведь ее не перельешь?»

Стал, он мне объяснять свой способ, хоть и с трудом, уж больно нагрузился. «Возьму, — говорит, — бочку, налью ее водой до краев. Окуну туда бабу. Сколько воды выльется, мы измерим, вот тебе и счет».

Я ему говорю: «Все ясно, все понятно. Только вода-то выльется и растечется; как же ты ее соберешь?»

Тут он обозвал меня дурьей головой и объяснил, что как только баба вылезет, нужно будет долить бочку — и все тут. Сколько долито воды — вот тебе и мерка. Ну, на глаз, ведер десять: это как раз кубометр. Он хотя и пьян, а не дурак, скотина эдакая!

Словом, приходим мы к нему домой; поглядел я на его хозяйку. Красавицей ее никак не назовешь, куда там! Сами видите, вон она сидит. Прогадал я, думаю, ну да ладно, не беда. Хороша ли, дурна ли, один толк — ведь правда, господин судья? А потом замечаю, что она худа, как жердь. «В ней и четырехсот литров не будет», — прикидываю я в уме. Уж я-то разбираюсь в жидких-то мерах.

Как было дело, она уж вам рассказала. Мы даже чулки да рубаху ей оставили, мне в убыток.

Не успели мы ее вытащить, она взяла да и удрала. Я говорю: «Стой, Брюман! Она дала тягу». «Не бойся, — отвечает, — мы ее не упустим. Вернется же она домой ночевать. Давай-ка измерим, сколько вытекло».

Ну, измерили мы. Четырех ведер и то не набралось! Ха-ха-ха!

На подсудимого напал такой безудержный смех, что жандарму пришлось ткнуть его в спину. Успокоившись, он продолжал:

— Словом, Брюман заявляет: «Это неправильно, тут недостача», — я ору свое, он орет свое, я еще пуще. Тут он меня в зубы, я его в морду. Так бы мы и лупили друг друга до второго пришествия, — уж больно налакались.

Откуда ни возьмись, жандармы! Изругали нас, сцапали обоих, да и в тюрьму. Я прошу возместить мне убытки.

Он сел на скамью.

Брюман подтвердил по всем пунктам показания своего сообщника. Озадаченные присяжные удалились на совещание.

Суд возвратился через час и вынес подсудимым оправдательный приговор, сделав им, однако, строгое внушение относительно святости брака и указав точные границы для коммерческих сделок.

Брюман в сопровождении супруги поплелся обратно к семейному очагу. Корню вернулся в свое заведение.

Новелла напечатана в «Жиль Блас» 22 февраля 1884 года под псевдонимом Мофриньёз.

В подлиннике непереводимая игра слов: «Корню» ( Cornu ) означает «рогатый», но под этим словом может подразумеваться и дьявол.