Альберто Моравиа - Равнодушные

— И не надоело тебе притворяться? — спокойно сказал он. — Ты лучше меня знаешь, как обстоят дела.

— Э, нет, хитрюга! — вскричал Лео. — Хитришь, Микеле… уходишь от прямого ответа… Юлишь. Но всем и так ясно, что ты недоволен. Иначе бы у тебя не было такого постного лица. — Он взял кусок мяса с блюда, которое протягивала ему служанка. — А вот я, господа, заявляю, что у меня все идет хорошо, даже очень хорошо, и что я весьма рад и доволен. И доведись мне вновь родиться, на свет, я хотел бы родиться точно таким же и носить то же имя: Лео Мерумечи.

— Счастливый человек! — с иронией воскликнул Микеле. — Открой хоть, как это тебе удается всегда быть всем довольным?!

— Как? — повторил Лео, не переставая жевать. — А вот так вот — удается. Но дело не в этом. Хотите знать, чем вы трое отличаетесь от меня? — продолжал он, наливая себе вина. — Чем? Да тем, что вы принимаете близко к сердцу всякий пустяк!

Он умолк, отпил вино. На минуту в столовой воцарилось молчание; все трое, Микеле, Карла и Мариаграция, почувствовали себя глубоко уязвленными. Микеле увидел себя таким, какой он есть, ничтожным, равнодушным, изверившимся, и подумал: «Хотел бы я посмотреть, что бы он делал на моем месте!» Карла вспомнила о жизни, которая никак не меняется, о грубых ухаживаниях этого человека, и ей захотелось крикнуть: «У меня предостаточно причин быть недовольной!» Но за них ответила Мариаграция, самая порывистая и непосредственная из всех.

Она была о себе очень высокого мнения, и когда Лео обвинил ее заодно с сыном и дочерью в неумении наслаждаться жизнью, это показалось ей настоящим предательством, — любовник не только хочет ее оставить, но еще и насмехается над ней.

— Допустим, — помолчав, сказала она сердитым, ворчливым голосом человека, готового затеять ссору. — Но у меня, дорогой мой, есть серьезные причины быть недовольной.

— В этом я не сомневаюсь, — невозмутимо ответил Лео.

— Мы тоже, — подтвердил Микеле.

— Не в пример Карле, я уже не ребенок, — едко, мрачным тоном продолжала Мариаграция. — Я многое повидала на своем веку и пережила много горя. Увы, очень много горя, — зло повторила она. — На мою долю выпало немало бед и трудностей. Несмотря на это, я сумела сохранить достоинство и всегда оставалась выше и порядочнее других. Да, мой дорогой Мерумечи, — с горечью воскликнула она, — выше всех, включая и вас!..

— Я вовсе не собирался… — начал было Лео.

Теперь все поняли, что Мариаграция в своей ревности уже не остановится на полпути. И с тоской и отвращением почувствовали, что спокойный ужин при мирном свете лампы закончится постыдной, бурной сценой.

— Вы, мой дорогой Мерумечи, — прервала любовника Мариаграция, глядя ему в лицо широко раскрытыми глазами, — только что проявили непростительное легкомыслие… Я не принадлежу к числу ваших модных и бесстыдных приятельниц, которые думают только о развлечениях и деньгах, — сегодня один любовник, завтра — другой, лишь бы повеселиться… О нет, вы ошибаетесь… я отнюдь не похожа на этих синьор!

— Мне и в голову не приходило, что…

— Я принадлежу к тем женщинам, — все больше распаляясь, продолжала Мариаграция, — которые могли бы кое-чему научить вас и вам подобных. Но из чувства редкой в наши дни деликатности, а может, даже по недомыслию, я никогда себя не выпячиваю, не говорю о себе и потому остаюсь непонятой и неоцененной, по достоинству… Однако, если я слишком добра, скромна и великодушна, это еще не значит, что кому-либо позволено оскорблять меня при всяком удобном случае… — Она в последний раз пронзила любовника гневным взглядом, опустила глаза и принялась меланхолично перекладывать лежавшие перед ней вилки и ложки:

На лицах у всех остальных отразилось величайшее уныние.

— У меня и в мыслях не было оскорбить вас, — миролюбиво ответил Лео. — Да и что я такого сказал?! Что из всех четверых я один доволен жизнью.

— О, вполне понятно! — с явным намеком сказала Мариаграция! — У вас нет причин быть ею недовольным.

— Послушай, мама, — вмешалась в разговор Карла, — он не сказал ничего обидного.

Карлой овладело отчаянье. «Покончить со всем, — думала она, глядя на перезрелую и по-детски обидчивую мать, которая, опустив голову, казалось, пережевывала свою ревность. — Покончить со всем этим, любой ценой изменить жизнь». В голову приходили самые нелепые идеи — уйти из дому, раствориться в лабиринте улиц. На память пришли вкрадчивые слова Лео: «Тебе нужен такой человек, как я». Это будет настоящим концом всего.

И концом ее долготерпения. «Он или другой, не все ли равно», — подумала она. Она перевела взгляд с матери на лицо Лео. Вот они, неизменные лица спутников ее жизни: упрямые, тупые, неспособные понять ее порывы. Она опустила глаза и уставилась в тарелку, где остывший соус уже подернулся пленкой.

— А ты вообще помолчи, — приказала мать Карле. — Тебе этого не понять.

— Уважаемая синьора! — протестующе воскликнул Лео. — Я тоже ничего не понял.

— Вы, — хмуря брови, многозначительно сказала Мариаграция, — отлично меня поняли.

— Возможно, — пожав плечами, ответил Лео. — Но…

— Молчите!.. Ни слова больше! — прервала его Мариаграция. — Для вас самое лучшее тоже помолчать. На вашем месте я была бы тише воды, ниже травы.

В столовой стало совсем тихо.

Вошла служанка и быстро убрала посуду.

«Ну, кажется, буря миновала, и скоро проглянет солнце», — подумал Микеле, видя, как постепенно проясняется лицо матери. Он поднял голову и без тени улыбки спросил:

— Итак, инцидент исчерпан?

— Безусловно, — подтвердил Лео. — Мы с твоей матерью помирились. Разве мы с вами не помирились, синьора?

На крашеном лице Мариаграции мелькнула слабая улыбка, — она отлично знала этот вкрадчивый голос еще с тех лучших времен, когда была молода, а любовник был ей верен.

— Вы думаете, Мерумечи, — сказала она, кокетливо поглядев на свои холеные руки, — что так легко — взять и простить?

Сцена становилась явно сентиментальной. Карла задрожала от обиды и опустила глаза, Микеле презрительно усмехнулся.

«Все ясно. Мир заключен. Обнимитесь, и не будем об этом больше вспоминать».

— Прощать, — с шутовской важностью объявил Лео, — долг каждого доброго христианина. («Черт бы ее побрал, — подумал он. — Счастье еще, что дочь вполне заменяет мне мать».) Он, не повернув головы, украдкой бросил взгляд на Карлу: пухлые, красные губы, чувственна еще больше, чем мать.

Она, конечно же, готова ему отдаться. После ужина можно попробовать — куй железо, пока горячо. Завтра будет поздно.

— Ну что ж, — сказала Мариаграция, — будем добрыми христианами и простим.

Не в силах больше сдержать улыбки, она умиленно просияла, обнажив два ряда чересчур белых зубов. Все ее рыхлое тело заколыхалось.