Эжен Сю - Парижские тайны. Том II

— Добрая Хохотушка! — с нежностью произнес Жермен. — Она мне об этом не сказала ни слова!

— «Значит, я просто осел, — ответил я Русселю. — Вы правы: Жермен был добр ко мне, ведь его знакомая все равно что он, а моя сестра Жанна все равно что я, и даже больше, чем я».

— Бедняжка Хохотушка! — продолжал Жермен. — Это меня не удивляет, ведь у нее такое великодушное, сострадательное сердце!

— А потом Руссель мне сообщил, что он, не подавая вида, слышал разговор вашей барышни с моей сестрой и предупредил меня: мол, если не поможете Жермену, узнав, что против него заговор, то будете законченным подлецом, Гобер… Я же ответил ему, что в моей душе нет подлости и что раз подружка Жермена обещала поддержать мою сестру, честную и славную женщину… я сделаю все, что смогу, для Жермена… «Как можете, так и помогите, — ответил мне дядюшка Руссель. — Кстати, можете сообщить ему новость…»

— Что именно? — спросил Жермен.

— Завтра освобождается отдельная камера. Руссель просил меня предупредить вас об этом.

— Неужели это правда? О, какое счастье! — воскликнул Жермен. — Этот славный человек прав: вы сообщили мне хорошую новость.

— Честно говоря, я тоже так думаю. Убежден, что ваше место не с такими людьми, как мы, господин Жермен.

Затем Фортюне Гобер, стараясь, чтобы никто не заметил, шепнул Жермену:

— Видите, как они смотрят на нас: недовольны, что я с вами. Я уйду, будьте осторожны. Если к вам станут придираться, не отвечайте. Они будут искать повод, чтобы поссориться с вами, а затем избить вас. Начнет Крючок. Остерегайтесь его. Я постараюсь успокоить их…

Гобер, сделав вид, будто он нашел что-то на полу, нагнулся, затем привстал и удалился.

— Благодарю вас, добрый вы человек. Я буду осторожен, — сказал Жермен.

Гобер знал лишь о том, что Жермена хотят избить, чтобы его перевели в другую камеру, но он ничего не знал об убийстве, которое замышлял Скелет. Ему не было известно и то, что арестанты рассчитывают воспользоваться его рассказом, чтобы отвлечь внимание надзирателя.

— Эй, лодырь, все болтаешь, — обратился Николя к Гоберу. — Оставь свою баланду, у нас тут пир, усаживайся.

— А где? В «Корзине цветов»? В ресторане «Ванька-Встанька»?

— Шут!.. Нет, в нашем зале. Стол накрыт… пир горой! У нас свинина, яйца, сыр… Я плачу.

— Меня устраивает, жаль только, что сестра будет внакладе, ее дети не часто видят мясо, разве что выпросят у мясника.

— Ладно, торопись, Скелет голоден. Он и Крючок сожрут все сами.

Николя и Гобер вошли в зал. Скелет, сидя верхом на скамье, где была разложена еда, ругался и проклинал всех, ожидая радушного хозяина.

— Наконец-то, улита, где пропадал, что делал? — спросил бандит.

— Да он стоял с Жерменом, — ответил Николя, нарезая окорок.

— Разговаривал с Жерменом? — спросил Скелет, внимательно глядя на Гобера и не переставая пожирать еду.

— Да! — произнес Гобер. — Парень этот пороха не выдумает, даже крутых яиц, глупый он, этот Жермен! Я слышал, будто он шпионил в тюрьме. Так он ведь болван!

— Ты думаешь? — возразил Скелет, обращаясь к Николя и Крючку.

— Просто убежден, как и в том, что это окорок! Какого черта вы придумали, что он занимается слежкой? Он вечно один, ни с кем не разговаривает, и к нему никто не обращается, он бежит от нас как от чумы. Так что он может о нас сообщить? Впрочем, скоро он перейдет в одиночную камеру.

— Когда? — вскричал Скелет.

— Завтра он займет свободную камеру.

— Тебе понятно, надо спешить, завалить барана сегодня! Не то опоздаем, он будет спать в другой камере. Сегодня до четырех, а сейчас уже три часа, — шепнул Скелет Николя, в то время как Гобер судачил с Крючком.

— Да, — воскликнул Николя, делая вид, что отвечает Скелету, — Жермен презирает нас.

— Наоборот, — возразил Гобер, — вы смущаете юношу, он чувствует себя перед вами как ничтожная тварь. Знаете, в чем он мне признался?

— Нет! В чем?.

— Он мне сказал: «Какой счастливый вы, Гобер, что смеете разговаривать со знаменитым (знаменитым — так и сказал) Скелетом на равных. Я очень хочу поговорить с ним, но мне он кажется таким почтенным, что, встреть я самого префекта полиции при всех его регалиях, я не почувствовал бы себя таким ничтожеством».

— Он тебе так и сказал? — возразил Скелет, делая вид, что верит этим словам и что он растроган тем, какое впечатление производит он на Жермена.

— Да, так и сказал! Это так же верно, как то, что ты — величайший бандит на свете!

— Тогда дело другое, — ответил Скелет. — Я с ним помирюсь. Крючок хотел затеять драку. Теперь он не станет к нему приставать.

— Это справедливо, — воскликнул Гобер, убежденный в том, что отвел нависшую над Жерменом опасность. — Он славный малый, не станет ссориться с вами. Он ведь вроде меня — смел, как заяц.

— А все ж досадно, — заговорил Скелет, — мы хотели схлестнуться после обеда. Скучно будет коротать время.

— А верно, что мы будем делать после обеда? — сказал Николя.

— Если так, пусть Фортюне займет нас, расскажет какую-нибудь историю, и я не стану приставать к Жермену, — заявил Крючок.

— Ладно, согласен! — ответил Гобер. — Только с одним условием, иначе не буду рассказывать.

— Какое еще условие?

— Почтенная компания, среди которой много богачей, соберет в мою пользу двадцать су, — заговорил Гобер своим всегдашним тоном зазывалы. — Да, да, господа! Двадцать су! За то, чтобы услышать знаменитого Острослова, выступавшего среди самых знатных грабителей, самых известных бандитов Франции и Наварры, которого постоянно ждут в Бресте и Тулоне, куда он должен отправиться по приказу правительства. Двадцать су! Это — даром, господа!

— Ладно, потом отдадим тебе двадцать су.

— Потом? Нет, деньги вперед, — воскликнул Гобер.

— Послушай! Неужели ты думаешь, что мы тебя обманем, не заплатив двадцать су? — с возмущением спросил Скелет.

— Совсем нет! Я всецело доверяю нашей братии. Это для того, чтобы поберечь ваши денежки, я требую двадцать су вперед.

— Честное слово?

— Да, господа, моей повестью вы будете так довольны, что не двадцать су, а двадцать франков, сто франков заплатите мне! Я спорить не буду и соглашусь их принять. Видите, сэкономите, если заранее дадите двадцать су!

— Ну и хвастун же!

— Я работаю только языком, нужно, чтоб он мне помогал. К тому же моя сестра и ее дети терпят нужду, а двадцать су для них кое-что значат.

— Почему твоя сестра не займется нашим делом и ребята тоже, если они уже большие? — возразил Николя.

— Не говорите мне об этом, она меня огорчает, позорит… ведь я слишком великодушен.

— Скажи лучше — слишком глупый, если помогаешь ей.

— Правда, я помогаю ей быть честной, а в ваших глазах это порок. Впрочем, она ни на что больше не способна, жаль ее, что и говорить! Ну ладно, решено — я вам расскажу свою знаменитую историю «Сухарик и Душегуб», мне заплатят двадцать су, и Крючок не будет затевать драку с этим идиотом Жерменом, — заявил Гобер.