Льюис Уоллес - Бен-Гур

– Извините, – сказал он, догнав их. – Вспомнив, что вам еще долго придется ждать прихода назареянина, я нашел, что эта вода нужнее вам, чем мне. Город близко, и если мне понадобится вода, то я найду ее там. Возьмите ее и, будьте добры, поговорите с Ним, когда Он будет проходить мимо вас.

Говоря это, он предложил им тыкву, наполненную водой, которую обыкновенно берут с собой в горы путники. Вместо того чтобы поставить это приношение на землю, чтобы они могли взять его, когда он будет уже на известном расстоянии, он подал его им в руки.

– Ты еврей? – спросила удивленно мать.

– Да, я еврей, и более того: я – ученик Христа, Который ежедневно словом и примером учит тому, что я сделал для вас. Миру давно известно слово "милосердие", но он не понимает его смысла.

Он ушел, а женщины тихо отправились к указанной им скале, находившейся шагах в тридцати от дороги. Вышина ее равнялась человеческому росту. Встав у передней ее стороны, мать убедилась, что они легко могут быть замечены и услышаны проходящими, внимание которых они желали привлечь. Здесь они поместились в тени под деревом и напились воды из тыквы. Тирса вскоре заснула, и, чтобы не беспокоить ее, обе женщины сидели молча.

Дорога перед тем местом, где остановились прокаженные, все более и более наполнялась народом, идущим из Вифании в Иерусалим. Когда же в начале четвертого часа огромная толпа показалась на вершине Масличной горы и эти тысячи народа стали спускаться по дороге, обе женщины с удивлением заметили, что каждый держал в руке свежесорванную масличную ветвь. Пока женщины сидели, поглощенные этим невиданным зрелищем, другая толпа показалась с восточной стороны дороги. Тогда мать разбудила Тирсу.

– Что это значит? – спросила последняя.

– Он идет, – отвечала мать. – Эти идут из города ему навстречу, а те, голоса которых слышатся с восточной стороны, это сопровождающие его друзья. И немудрено, что обе эти толпы встретятся вблизи нас.

– Боюсь, что нас нельзя будет услышать.

Та же мысль промелькнула и в голову матери.

– Амра, – спросила она, – когда Иуда рассказывал тебе об исцелении десяти, он не приводил слова, с которыми прокаженные обращались к назареянину?

– Они говорили или "Господи, сжалься над нами", или "Будь милосерд к нам, Господи!"

– И только?

– Ничего больше, насколько я слышала.

– Однако этого было достаточно, – заметила мать как бы про себя.

– Да, – сказала Амра, – Иуда видел, как они ушли здоровые.

Между тем толпа медленно приближалась. Когда же можно было ясно видеть передние ряды, взоры прокаженных устремились на человека, ехавшего, как казалось, в центре избранной группы, сопровождавшей Его восторженным пением. Всадник был одет в белые одежды и ехал с непокрытой головой. Женщины увидели оливкового цвета лицо, обрамленное длинными каштановыми волосами с легким золотистым оттенком и пробором посередине. Он не оборачивался ни направо, ни налево и, казалось, не принимал никакого участия в шумном восторге окружающих. Торжественность их ликования нимало не смущала Его и была не в силах вывести Его из глубокой задумчивости, в которую, как казалось, Он был погружен. Солнечные лучи, падая на Его голову и освещая вьющиеся волосы, образовали будто золотой венец над Его головой. Беспорядочная толпа с шумом и пением рассыпалась вдоль дороги, теряясь из виду. Прокаженные без всякой посторонней помощи тотчас узнали, что это был Он – чудесный назареянин.

– Вот Он, Тирса, – сказала мать, – Он здесь. Идем, дитя мое.

Говоря это, она вышла из-за белой скалы и упала на колени. Дочь и служанка тотчас же последовали за ней.

Процессия из нескольких тысяч человек, шедшая из Иерусалима, остановилась и, размахивая зелеными ветвями, закричала или, вернее, запела, так как все возгласы были на один напев:

– Благословен Царь Израильский, грядущий во имя Господа!

Тысячи людей, сопровождавших назареянина, ответили тем же приветствием, которой, сотрясая воздух, как сильный ветер, пронеслось по всей долине. Крики прокаженных среди такого шума были не слышнее чириканья воробьев.

– Подойдем ближе, дитя мое. Амра, отсюда Он не услышит нас, – говорила мать.

Встав, она устремилась вперед и, подняв свои страшные руки, закричала ужасным голосом. Толпа увидела ее саму, ее страшное лицо и отшатнулась. Иногда ужас человеческих несчастий, видимый вблизи, бывает так же внушителен, как и величие в пурпуре и злате.

– Прокаженные! Прокаженные!

– Камнями их!

– Проклятые Богом! Бей их!

Эти крики раздавались со стороны толпы, бывшей далеко и не могшей ни видеть, ни понять причины остановки. Но вблизи находились люди, знакомые с отношением к людям Того человека, к Которому взывали несчастные, и заимствовавшие от Него божественное сострадание. Эти люди молча смотрели на Него, когда Он на виду у всех двинулся вперед и остановился напротив женщины. Она впилась глазами в Его лицо необычайной прелести, с большими глазами, светившимися кротостью.

– О господин! Ты видишь нашу нужду, Ты можешь исцелить нас. Сжалься над нами, сжалься!

– Веришь ли ты, что Я в силах сделать это? – спросил Он.

– Ты тот, о Котором говорят пророки, – ты Мeccия, – отвечала она.

В глазах Его блеснула уверенность, и Он сказал:

– Женщина, велика твоя вера, да будет то, чего ты желаешь.

Он постоял еще с минуту, как бы не замечая присутствия толпы, и затем поехал дальше.

Для человека божественного, обладающего в то же время и наилучшими человеческими свойствами, для человека, сознательно идущего на смерть, на самую гнусную и жестокую смерть из всех изобретенных человеком, заранее видящего всю картину этой страшной смерти и все же остающегося полным веры и любви, – для этого человека должно быть невыразимо дорого и отрадно восклицание благодарной женщины.

– Слава Богу всевышнему! Трижды благословен Сын ниспосланный!

Обе толпы с радостными криками "Осанна!" окружили назареянина и таким образом прошли мимо прокаженных. Покрыв голову, старшая поспешила к Тирсе и, обняв ее, сказала:

– Ободрись, дочь моя! Он обещал, а Он воистину Мессия. Мы спасены, спасены!

Обе женщины коленопреклоненно провожали тихо идущую процессию, пока она не скрылась с глаз. Когда звук удаляющихся шагов едва долетал до них, чудо начало свершаться.

В сердцах прокаженных как бы стала освежаться кровь, вращаться быстрее и правильнее, вследствие чего настрадавшееся тело почувствовало бесконечно отрадное чувство выздоровления. Недуг удалялся, а силы возвращались. Чтобы ощущение было полнее, произошел подъем духа, дошедший до благоговейного экстаза. Превращение было быстрое и полное.

Свидетелем этого превращения, так как это было скорее превращение, чем исцеление, была не одна Амра. Пусть читатель припомнит постоянство, с которым Бен-Гур следовал за назареянином, припомнит разговор предыдущей ночи, и он не удивится, узнав, что Иуда присутствовал при появлении прокаженной женщины на пути их шествия. Он слышал ее мольбы, видел ее изуродованное лицо, слышал также и Его ответ, и хотя он и прежде часто присутствовал при подобных проявлениях милосердия, но все же не настолько свыкся с чудом, чтобы более не интересоваться им.