Льюис Уоллес - Бен-Гур

Спокойствие впервые покинуло египтянина: лицо его по-прежнему оставалось бесстрастным, но голос изобличал волнение.

– Не слишком презирайте моих соотечественников, – сказал он. – Они не совсем забыли Бога. Я уже говорил, что мы вверили папирусу все тайны нашей религии, за исключением одной. К ней я и обращусь теперь. Некогда царем у нас был один из фараонов, любивший различные нововведения. Чтобы внедрить в умы новую систему, он стремился совершенно изгнать из них прежнюю. В то время евреи были у нас рабами. Религия их подвергалась гонениям, но, когда гонения эти сделались невыносимыми, они были освобождены чудесным способом, который не изгладится из памяти людей. Один из них, по имени Моисей, явился во дворец и именем Бога Израиля просил дозволения его собратьям оставить эту страну. Фараон отказал ему. Слушайте, что последовало затем. Вся вода в озерах и реках, в колодцах и емкостях обратилась в кровь. Монарх упорствовал в отказе. Тогда гады покрыли всю землю. Он оставался непреклонен. Моисей взял горсть пепла и бросил его в воздух – моровая язва поразила египтян. Весь их скот пал жертвой чумы, саранча пожрала всю зелень. В полдень дневной свет превратился в непроницаемый мрак, и даже светильники не могли рассеять его. Наконец, за одну ночь умерли все египетские первенцы, не избежал смерти и первенец фараона. Тогда он уступил. Но только евреи вышли из Египта, фараон с войском начал преследование. Он уже почти настиг их, но перед беглецами расступились морские волны, и те прошли посуху. Когда же преследователи бросились по их следам, волны соединились над их головами и потопили всех – и конницу, и пехоту, и царя. Ты, Гаспар, говорил об откровении...

Синие глаза грека засверкали.

– Эту историю мне рассказывал и мой гость! – воскликнул он. – Ты ее подтверждаешь, Валтасар?

– Да, подтверждаю, но по египетским записям, а не со слов Моисея. Жрецы, современники события, записали то, свидетелями чему они были, и эти записи сохранились. Теперь я дошел до той тайны, которая не была записана. Со времен несчастного фараона на моей родине, братья, всегда были две религии: одна частная, другая всеобщая, одна – признававшая многих богов и исповедуемая народом, другая – признававшая единого Бога и хранимая только жрецами. Радуйтесь со мной, братья! Все унижения, которые пришлось ей вытерпеть от народа, все преследования, которым она подвергалась от царей, – все это оказалось бессильным уничтожить ее. Славная истина жила все это время, подобно семени, терпеливо выжидающему свой час под толстым слоем земли. И теперь пробил ее час!

Изнуренное лицо индуса светилось восторгом. Грек громко воскликнул:

– Мне кажется, что сама пустыня поет вместе с нами!

Египтянин глотнул воды из кувшинчика, стоявшего возле него, и продолжал:

– Я царского рода и к тому же жрец. Я родился в Александрии и получил воспитание, соответствующее моему положению. Очень рано я разочаровался в исповедуемой мной вере. Одним из ее положений было то, что после смерти, по разрушении тела, душа и добрых, и злых людей переселяется в низшие существа. Когда я услышал о персидском Царстве Света, о рае, в который по мосту могут перейти лишь добрые, я начал задумываться. Ни днем, ни ночью мысли не покидали меня. Я сравнивал идею вечного переселения душ с идеей вечной жизни на небесах. Если Бог справедлив, то почему Он не делает различия между добрыми и злыми? Я ясно понял истину чистой религии: смерть есть только распутье, и порочные так и остаются на этом распутье или возвращаются вспять, верующие же достигают высшей жизни – не нубийской нирваны, этого отрицательного покоя Брахмы, о Мельхиор, и не лучших условий жизни в преисподней, где, по вере в олимпийских богов, небесами позволяется все, о Гаспар, но жизни деятельной, радостной, вечной – жизни с Богом! Открытие это повлекло за собой другой вопрос: почему эта истина остается скрытой от всех и служит только эгоистическим радостям духовенства? Причин для сокрытия ее уже не существовало: благодаря философии мы научились терпимости. Но времена Рамзеса давно прошли, и теперь в Египте царила эпоха Рима. В одном из самых блестящих и многолюдных кварталов Александрии, в Брухейоне, я начал свою проповедь. Восток и Запад доставили мне слушателей. Учащиеся на пути в библиотеку, жрецы, идущие из Серапсиона, праздные – из музея, владельцы скакунов толпами собирались слушать меня. Я говорил о Боге, о душе, о добре и зле, о правде и неправде, о награде за добродетельную жизнь. Ты, Мельхиор, был побит камнями. Мои же слушатели сначала изумились, а затем рассмеялись.

Тут индус глубоко вздохнул и произнес:

– Брат мой! Самый страшный враг человека – это человек.

Валтасар на мгновение прервал свою речь.

– Долго я искал причину своего провала и наконец нашел ее, – сказал он, возвращаясь к рассказу. – Вверх по реке, на расстоянии одного дня пути, находилась деревушка, населенная пастухами и садовниками. Я сел в лодку и поплыл туда. Вечером я созвал народ, – трудно встретить бедней его, – и проповедовал ему то же, что я проповедовал в городе. Здесь надо мной не смеялись. Следующим вечером я говорил снова – они уверовали, возрадовались и разнесли по стране весть. После третьего собрания народ был уже совсем подготовлен к молитве. Тогда я возвратился в город. Ночью я плыл вниз по реке. Небо было усеяно звездами, которые, казалось, никогда не блистали так ярко, как теперь, и я, размышляя, пришел к заключению, что тот, кто хочет обновлять жизнь, не должен начинать с дворцов знатных и богатых, а должен идти сперва к тем, чаша довольства которых пуста, – к бедным и униженным. Тогда же я составил план, выполнению которого посвятил жизнь. Прежде всего я так распорядился своим большим состоянием, чтобы доход с него обеспечивал мне возможность жить без особых лишений. С того дня, братья мои, я начал странствовать вверх и вниз по Нилу, заходя во все деревни и везде проповедуя единого Бога, праведную жизнь и воздаяние за нее на небесах. Я творил добро, но не мне быть судьей, много ли добра я сделал. Я узнал людей, готовых принять Того, Кого мы ищем.

Румянец залил смуглые щеки говорящего, но он победил волнение и продолжал:

– Все эти годы, братья мои, меня постоянно тревожила одна мысль: если меня не будет, что станется с моим делом. Я много раз думал, не следует ли мне увенчать мое дело созданием церкви. Чтобы ничего не скрыть от вас, я скажу, что пробовал даже построить ее, но не преуспел в этом. Братья мои, мир сейчас находится в таком состоянии, что реформатор должен обладать божественной санкцией, чтобы возвратить его к древней вере Мизраима. Мало того, если он придет во имя Бога, необходимы еще доказательства, подтверждающие его слова, – нужно, чтобы он показал им все, о чем он говорит, даже Самого Бога. Ум так увлечен теперь различными системами, такое множество ложных богов населяет землю, воздух и небо, они так укоренились в сознании людей, что для того, чтобы возвратить мир к первобытной религии, придется вести его по пути преследований, оставляя за собой кровавый след. Да, новообращенные должны скорее умереть, нежели отступиться от своей веры. Но кто же в наш век, кроме Самого Бога, может поднять веру до такой высоты? Для того чтобы спасти мир, Он должен появиться еще раз: Он должен Сам сойти на землю.