Ги Мопассан - Новоселье

Романтен, окончательно покоренный, ответил:

— Если это доставит вам удовольствие, приходите!

Г-н Саваль с восторгом принял приглашение, подумав: «Послушать Генриха VIII я еще успею!»

Они кончили обедать. Нотариус поспешил уплатить за двоих, желая ответить любезностью на любезность соседа.

Уплатил он и по счету молодых людей в красном бархате, после чего вышел вместе с художником.

Они остановились у невысокого, но очень длинного дома, первый этаж которого напоминал бесконечную оранжерею. Шесть мастерских тянулись одна за другой вдоль фасада, выходящего на бульвар.

Романтен вошел первый, взбежал по ступенькам, отпер дверь, зажег спичку, потом — свечу.

Они оказались в непомерно большой комнате, всю обстановку которой составляли три стула, два мольберта и несколько эскизов, разложенных на полу вдоль стен. Ошеломленный г-н Саваль замер в дверях.

Художник произнес:

— Вот, помещение есть, но еще ничего не готово!

Затем, обведя взглядом высокую пустую комнату и терявшийся во мраке потолок, он добавил:

— В этой мастерской можно бы недурно устроиться!

Он обошел помещение, разглядывая его с величайшим вниманием, потом сказал:

— У меня есть любовница, которая, конечно, могла бы нам помочь. Женщины — незаменимые драпировщицы. Но я спровадил ее в деревню, чтобы избавиться от нее на сегодняшний вечер. Не то чтоб она мне надоела, но уж очень она невоспитанна — неловко перед гостями.

Он подумал несколько мгновений и добавил:

— Она девушка славная, но уж очень непокладиста. Знай она, что у меня гости, она бы мне глаза выцарапала.

Г-н Саваль не шелохнулся: он ничего не понимал.

Художник подошел к нему:

— Раз уж я вас пригласил, извольте мне кое в чем помочь.

Нотариус заявил:

— Располагайте мною, как хотите. Я весь к вашим услугам.

Романтен снял куртку.

— Так за работу, гражданин! Прежде всего подметем пол.

Он зашел за мольберт, на котором стоял холст, изображающий кота, и вытащил оттуда сильно поистертую щетку.

— Вот, метите. А я пока займусь освещением.

Г-н Саваль взял щетку, посмотрел на нее и принялся неловко мести пол, вздымая тучу пыли. Романтен возмущенно остановил его.

— Да вы совсем подметать не умеете, черт возьми! Вот смотрите.

И он погнал перед собою целую груду серого мусора, словно только этим и занимался всю жизнь; потом он вернул щетку нотариусу, и тот стал подметать, как ему показали.

Минут через пять в мастерской пыль повисла такою мглою, что Романтен спросил:

— Где вы? Вас и не видно.

Г-н Саваль, откашливаясь, подошел к нему.

Художник спросил:

— Как, по-вашему, соорудить люстру?

Тот, недоумевая, спросил:

— Какую люстру?

— Ну, люстру для освещения. Для свечей.

Нотариус не понимал. Он промычал:

— Не знаю...

Вдруг художник принялся скакать по комнате и щелкать пальцами, как кастаньетами.

— А я, сударь мой, придумал!

Потом спросил спокойнее:

— Найдется у вас пять франков?

Г-н Саваль ответил:

— Разумеется.

Художник продолжал:

— Так вот, сбегайте купить на пять франков свечей, а я тем временем слетаю к бондарю.

И он вытолкал нотариуса в одном фраке на улицу. Минут через пять они вернулись — один со свечами, другой с обручем от бочки. Потом Романтен полез в шкаф и извлек оттуда десятка два пустых бутылок, которые и привязал вокруг обруча в виде венка. Затем он побежал к привратнице за лесенкой, объяснив предварительно, что заслужил благоволение старушки тем, что написал портрет ее кота, тот самый, что стоит на мольберте.

Вернувшись со стремянкой, он спросил у г-на Саваля:

— Вы ловкий?

Тот, не понимая, ответил:

— Да... конечно!

— Ну, так полезайте на лестницу и повесьте люстру на крюк. Затем во все бутылки вставьте свечи и зажгите их. Говорю вам: по части освещения я гениален. Да снимите же фрак, ну его к чертям! У вас какой-то лакейский вид.

Вдруг дверь с шумом распахнулась, и на пороге появилась и замерла женщина со сверкающим взглядом. Романтен взирал на нее с ужасом.

Она выждала несколько мгновений, скрестив руки на груди, потом закричала резким, дрожащим, отчаянным голосом:

— Ах ты, скотина подлая, так ты меня обманывать вздумал?!

Романтен не отвечал. Она продолжала:

— Вот негодяй! А ведь как прикидывался, когда спроваживал меня в деревню. Увидишь, какую я тебе взбучку задам. Вот я теперь сама твоих приятелей встречу...

Она все больше расходилась:

— Я им этими самыми бутылками да свечками морды расквашу!..

Романтен ласково проговорил:

— Матильда...

Она не слушала, она вопила:

— Вот погоди, голубчик, погоди!

Романтен подошел к ней, пытаясь взять ее за руку:

— Матильда...

Но она не унималась; она без удержу выкладывала весь свой запас бранных слов и упреков. Они текли из ее рта, как поток нечистот. Слова будто расталкивали друг друга, стремясь поскорее выскочить. Она заикалась, захлебывалась, голос ее срывался, но она вновь овладевала им, чтобы бросить ругательство или оскорбление.

Он взял ее за руки, но она не заметила этого и, казалось, даже не видела его самого: так захватили ее слова, облегчавшие ее сердце. И вдруг она разрыдалась. Слезы хлынули, но и они не остановили потока ее жалоб. Только упреки ее приобрели теперь визгливые, резкие интонации, и в них послышались плаксивые нотки, прерываемые всхлипываниями. Два-три раза она начинала сызнова, но рыдания душили ее, и, наконец, она умолкла, заливаясь слезами.

Тогда он обнял ее, растрогавшись, и стал целовать ей волосы.

— Матильда, крошка моя, Матильда, послушай! Будь умницей. Ты знаешь, что если я устраиваю вечер, так только затем, чтобы отблагодарить кое-кого за медаль в Салоне. Женщин я пригласить не могу. Ты должна бы сама понимать это. С художниками надо обращаться умеючи, не так, как со всеми.

Она пролепетала сквозь слезы:

— Почему же ты не сказал мне об этом?

Он ответил:

— Чтобы не сердить тебя и не огорчать. Слушай, я провожу тебя до дому. Ты будешь умницей, будешь паинькой и подождешь меня спокойно в постельке, а я приду, как только все кончится.

Она прошептала:

— Хорошо, но больше ты так поступать не будешь?

— Нет, клянусь тебе!

Он обернулся к г-ну Савалю, который только что примостил наконец люстру:

— Друг мой, я вернусь минут через пять. Если кто-нибудь придет без меня, примите его, будьте хозяином, хорошо?

И он увлек Матильду, которая вытирала слезы и усиленно сморкалась.

Оставшись один, г-н Саваль занялся окончательным приведением комнаты в порядок. Потом он зажег свечи и стал ждать.

Он ждал четверть часа, полчаса, час... Романтен не возвращался. Вдруг на лестнице послышался страшный шум: хор человек в двадцать вопил песню; раздавался мерный шаг, подобный шагу прусского полка. Топот сотрясал весь дом. Дверь распахнулась, появилась целая ватага. Мужчины и женщины шли попарно, взявшись под руку и стуча в такт ногами; их шествие напоминало ползущую змею. Они горланили: