Ги Мопассан - Анжелюс

Доктор Патюрель, вошедший вслед за ним, человек невысокого роста, с брюшком, был бы совершенно лыс, если бы не две вьющиеся белые полоски у висков, похожие на пуховки.

Когда они вошли, слуга доложил, что обед подан, и графиня де Бремонталь, взяв врача под руку, прошла в столовую.

Едва усевшись перед тарелкой супа, священник сказал:

— Вы знаете, что они в Руане?

Послышались тихие «да». А г-н Бутмар спросил:

— У вас есть какие-нибудь новости?

— Немного. Три корпуса захватчиков появились одновременно у трех ворот города, и почти в ту же минуту на городской площади встретились их авангарды.

Доктор прибавил:

— Я был вчера в Бур-Ашаре и видел отступающую французскую армию.

И они стали обсуждать вполголоса различные подробности, как бы уже чувствуя возле себя грозное присутствие победителей.

— Сегодня, — сказал священник, — я в первый раз с тех пор, как покинул армию, жалею, что я больше не солдат.

Молодую женщину охватила тревога.

— Как вы думаете, они придут сюда?

Аббат Марво подтвердил это предположение и спросил:

— От вашего мужа, графиня, по-прежнему нет вестей?

— Да, господин кюре, — сказала она с отчаянием в голосе.

Но Бутмар, убежденный в том, что все, касающееся его, должно непременно кончиться благополучно, прибавил:

— Да он в плену. Вернется после войны.

Графиня прошептала:

— В плену или... убит.

Ее отец, которого раздражали грустные настроения, сделал нетерпеливый жест.

— Зачем такие предположения? Ты все время живешь в ожидании несчастья, как будто только оно одно и существует на свете.

Аббат Марво тихо сказал:

— Да, пожалуй, другого-то ничего и нет, сударь, если хорошенько вдуматься. Вспомните, что переживает сейчас Франция!

Бутмар не согласился с этим:

— Да нет же, нет! Возьмите меня: я никогда не был несчастлив.

— Это потому, — сказала печально дочь, — что ты ничего не хотел и не искал, кроме богатства, а оно у тебя есть.

Отец засмеялся:

— Черт возьми! Да ведь у кого богатство, у того все. Остальное пустяки. В данном же случае несомненно, что списки убитых уже повсюду составлены и семьи оповещены. Что касается пленных, то о них действительно ничего не известно.

Она вздохнула:

— Есть еще и без вести пропавшие...

Бутмар подал удачную реплику:

— Ну, это мертвецы, которые завтра воскреснут.

Доктор вмешался в разговор:

— А мне повезло: я узнал, где мой сын. Он в армии Федерба, и мы переписываемся. Какое счастье для меня, что он получил докторский диплом до войны: врачам в армии особенно бояться нечего. Но все это не мешает моей жене ужасно беспокоиться, она так любит своего Жюля!

И он начал расхваливать сына, который в Париже делал такие блестящие успехи в медицинских науках, что после присуждения ему докторского звания все учителя стали убеждать его добиваться профессуры. Кто-кто, а его мальчик не закиснет в провинции. Он будет крупным врачом, крупным столичным врачом.

Разговор вяло переходил с одной темы на другую; собеседников как бы парализовала мысль о близости неприятельского вторжения.

После того как мужчины выпили кофе и выкурили сигары, они вернулись в гостиную к графине, которая грела ноги у огня. И все-таки она зябла, зябла душой и телом.

Г-н Бутмар первый заговорил об отъезде. Он беспокоился о своих заводах и велел подать коляску в половине десятого под тем предлогом, что не такие теперь времена, чтобы возвращаться поздно. Двое других последовали его примеру и надели сапоги: им предстояло идти по снегу до парома на Сене. Графиня осталась одна.

Она перелистала несколько книг без всякого интереса, с трудом понимая, что читает. Она выбирала у своих любимых поэтов те стихотворения, которые чаще всего приходили ей на память, но теперь и они показались ей банальными, ненужными, бесцветными, и она снова села к огню. Не лечь ли спать? Нет, не сейчас, — она все равно не уснет. Она хорошо знала эти нескончаемые бессонные ночи: они измерялись ударами маятника, которые превращали их в мучительную ночную агонию души и тела.

Она задумалась. В ней пробудились воспоминания о молодости, о прежней жизни, интимные воспоминания, возникающие в унылые часы, признания, которые можно делать только самой себе.

Она вспомнила свое детство, которое прошло здесь, в Дьепдале, в доме родителей, построенном около заводов; вспомнила свою умершую мать, добрую, милую мать. И она заплакала, закрыв глаза руками.

Ее отец, вначале мелкий коммерсант, унаследовавший большой участок земли на берегу Сены и фабрику кислот и искусственного уксуса, в конце концов составил себе крупное состояние как владелец химических заводов. Он женился на дочери офицера Первой империи [4] Первая империя — период истории Франции с 1804 по 1814 год. , молодой и красивой, независимой, поэтичной, какими были девушки той эпохи. Немного меланхоличная и к тому же разочарованная в браке, который не вполне соответствовал мечтам ее юности, его жена утешалась любовью к Природе, придавая этому слову смысл, в настоящее время почти забытый.

Она полюбила этот прекрасный лесистый край, эти речные берега, где у самой воды дымились трубы заводов мужа, а по высоким склонам росли великолепные леса Румэра, тянувшиеся от Руана до Жюмьежа. Она составила себе библиотеку из романов и книг философов и поэтов, и вся ее жизнь проходила в чтении и размышлениях. Вечером, гуляя в сумерках по берегу Сены, зеленые острова которой заросли тополями, она вполголоса читала для себя, только для себя одной, стихи Шенье [5] Шенье. — По-видимому, речь идет о французском поэте Андре Шенье (1762—1794). и Ламартина. Потом она увлеклась Виктором Гюго и стала обожать Мюссе. Когда у нее появилась дочь, она воспитала ее с пламенной нежностью, усиленной сентиментальным влиянием всей той литературы, которую она впитала.

Девочка росла похожей на мать, очаровательной и умной. В Руане им завидовали и говорили о г-же Бутмар: «Эта женщина достойна всяческого уважения».

Она воспитывала дочь чрезвычайно заботливо, в чем ей помогала гувернантка. Уже в шестнадцать лет девушка казалась маленькой женщиной. Это была брюнетка с голубовато-лиловыми глазами цвета барвинка — оттенок, который так редко встречается.

Душа и зарождающаяся чувственность этой почти взрослой девушки, которой мать позволяла многое читать, развивались одновременно. Иногда девушка потихоньку смотрела книги, не разрешенные ей, и знала уже наизусть некоторые стихотворения, которые казались ей нежными, как благоухание, как звуки музыки, как дуновение ветра.

Эта семья была счастлива или почти что счастлива. Но в одну очень холодную зиму после слишком долгой прогулки в лесу по глубокому снегу г-жа Бутмар слегла, заболев воспалением легких, и через неделю скончалась.