Антон Таммсааре - Новый Нечистый из Самого Пекла

В избе на несколько минут воцарилась тишина. Затем Юла вразвалку подошла к Юрке и спросила:

– Правда, сжег?

– Правда.

– Зачем?

– Он со старухой спал.

– Ас тобой спала Юла, надо и ее сжечь! – снова раскричалась Лизета.

– У Юлы ребенок, а у тебя доныне ничего, – ответил Юрка.

– А эта премудрость у тебя откуда? Тоже из церкви?

– Из священного писания, – ответил Юрка. – Сказано там: «Плодитесь и размножайтесь».

– И ты, Юла, не бросишь этого убийцу? – обратилась Лизета к девушке.

– Он отец моего ребенка, – ответила та.

– Ладно, я обоих вас выдам полиции, – пригрозила Лизета.

– За что? – спросил Юрка.

– За то, что батрака сжег.

– Я не сжигал.

– Ты же сам сейчас сказал Юле, что сжег.

– Ничего про то я не слышала, – заявила Юла. – Уж не сама ли ты сарай запалила, может, тебя саму полиции сдать?

Лизета была сражена: те двое выступали заодно. Она простонала:

– Я умру из-за вас.

– От своей же злобы помрешь, – сказала Юла. Лизета больше не отвечала. Она слегла в постель и сказала, что будет ждать смерти. Пусть живут другие – с нее хватит, в жизни она только обманывалась. Шел день за днем, Лизета лежала, не принимая от Юлы ни пищи, ни питья. Сама не говорила ни слова и другим не отвечала; даже когда Юрка приходил проведать ее, она была глуха и нема. Так она пролежала, пока в один прекрасный день Юла не нашла ее мертвой. Ну что же, Юла согрела в котле воду и обмыла мертвое тело, чтобы пристойней было в гроб класть. Помощи Юле не понадобилось – хозяйка и живая была тощая, а мертвая и того тощее. Юла одна справилась со всем. Обмыв покойницу, она пошла сказать Юрке, что умершая хозяйка осталась одна домовничать и добро стеречь. Именно так и подумала Юла: домовничать и добро стеречь.

Услышав, что жена умерла, Юрка сказал об этом Антсу. Тот был человеком дотошным, дал Юрке гвоздей и досок, а заодно и пилу с рубанком, чтобы Юрка собственными руками сколотил жене гроб. Затем Юрка с Юлой зашагали вдвоем домой – мужик впереди – со своей ношей, она следом за ним. И все могло бы сойти как нельзя лучше, не нагрянь нежданная беда. Когда Юрка пришел к пастору с известием о смерти своей жены – надо ведь, чтобы били в колокол за упокой ее души и прочее, – тот вытащил одну за другой несколько объемистых книг и стал в них чего-то искать, повторяя про себя одно и то же слово:

– Нет, нет.

– Как нет? Ведь я сам ей гроб сколотил! – наконец, вырвалось у Юрки.

– Да, возлюбленное чадо мое, гроб есть, а души нету, – сказал пастор.

Юрка сел на стул и, вытаращив глаза, уставился в пол. Пастор никак не мог взять в толк, в чем же дело, о чем так сокрушается мужик. Для пояснения он добавил:

– Нет ни тебя, ни твоей старухи.

– Так ведь я тут, – сказал Юрка и встал со стула.

– Сам тут, а души нету, – усмехнулся пастор.

– А где же она, моя душа? – оторопело спросил Юрка.

– Где-нибудь в другом месте, в другом приходском списке. Однако, возлюбленное чадо мое, кто ты таков? Я что-то не припомню, чтобы видел тебя раньше.

– Я несколько раз бывал в церкви.

– Как у тебя обстоят дела с причастием, возлюбленное чадо мое?

Нет, к причастию Юрка еще не ходил.

– А сам ты, возлюбленное чадо, откуда?

– Из Самого Пекла.

– Ах, вот что! – протянул пастор. – Так, так! Теперь я начинаю понимать!

Юрка, однако, ничего не понимал, в недоумении глядя на пастора.

– Прежнего хозяина звали Нечистым, а с тобой как быть? – ухмыляясь, спросил пастор.

– Прежнего звали эдак, а я и в самом деле Нечистый, – ответил Юрка.

– Так ты, возлюбленное чадо, и есть настоящий Нечистый?

– Я и есть самый настоящий, – подтвердил Юрка. Пастора разобрал смех, он захохотал от всего сердца.

Однако Юрка никак не мог взять в толк, с чего тот разошелся, и из вежливости тоже попытался засмеяться вместе с пастором. Но, едва услышав гулкий грохот, словно из бочки, пастор умолк и пристально вгляделся в Юрку, будто и впрямь узрел перед собой живого Нечистого.

– Если ты в самом деле Нечистый, так зачем же ты пришел на землю? – спустя некоторое время спросил пастор, внимательно наблюдавший за Юркой.

– На то воля небесная.

– Так. Ну а все же, с какой стати?

– Чтоб обрести блаженство.

– Если хочешь обрести блаженство, возлюбленное чадо, то тебе нельзя верить, что ты Нечистый.

– Но ведь я – он самый есть.

– Нечистый не может обрести блаженства, возлюбленное чадо мое.

– А если он человек?

– Если человек, то должен верить, что он – человек. – А если я все-таки Нечистый?

– Тебе надо уверовать в невозможное, тогда и обретешь блаженство.

– Я верю, что обрету, иначе люди не пойдут в ад.

Пастор ровно ничего не понял, а потому спросил с любопытством:

– Как же так, возлюбленное чадо?

– Про то апостол Петр говорил.

– Что же именно сей Петр сказал?

– Петр сказал: человек грешен; он не может спасти душу, до того грешен. Хочет спастись, да не может. А вдруг и не хочет? Вот на небесах и пожелали узнать, хочет он или нет, может или не может. Поэтому, когда я пришел за душами, Петр и сказал мне: не получишь, мол, больше. «Если, говорит, хочешь душами раздобыться, так ступай на землю и будь человеком, – попытай, сможешь ли обрести блаженство. Если сможешь, стало быть, и человек может, да только не хочет; а не сможешь, значит, и человек не может, если бы даже и захотел. Так вот, если человек может, а не хочет, то пошлем его к тебе в ад, если же он не может, а ему хочется, то пойдет он в рай, и не видать тебе больше ни единой душонки». Так Петр и сказал. Вот я и пришел на землю, чтобы обрести блаженство.

От Юркиных слов пастор так и онемел. Наконец, он произнес:

– Но, возлюбленное чадо мое, как же будет с искуплением грехов?

Пастор опустился на стул. Он, веровавший в то, что скудоумие есть залог блаженства, любил в свое время посещать дома умалишенных. Там он встречал людей, считавших себя кто сыном божьим, кто китайским императором, кто стогом сена, кто квохчущей курицей, мусорным ящиком, ветром или просто ничем, – но Нечистого он доныне не встречал ни в доме умалишенных, ни на воле. Лютер и другие вероучители были куда счастливее его: они видались с глазу на глаз с самим дьяволом. Однако ныне и для него настал сей величественный час: перед ним сидел живой Нечистый. Пастор жалел сейчас только об одном: почему ни у кого на свете – ни у него, ни у других – нет больше той глубокой и твердой веры, которая позволяет воспринимать вещи такими, как они представляются нашим чувствам. Почему всегда и всюду нас грызет сомнение, почему непрестанно и неумолимо мы вынуждены до всего дознаваться умом? Почему не может он смотреть на этого верзилу, как на настоящего Нечистого, а считает его попросту кандидатом в сумасшедший дом? Как измельчал, как обветшал мир и человек! Да и у него самого в присутствии живого Нечистого не было сейчас иных переживаний, кроме некоторого страха: что было бы, если бы разъярился сидящий перед ним мужик! Слава богу, между ними письменный стол с книгами, а за спиной в каких-нибудь двух шагах, дверь. Поэтому он обратился к Юрке совсем спокойно, хотя сердце чуток и замирало в груди: