Антон Таммсааре - Новый Нечистый из Самого Пекла

Эту мысль Юлы подтвердил и Антс в разговоре с Юркой, возвратившись из города. Перед тем как с Майей произошло несчастье и пришлось схоронить ее во цвете лет, старый Антс вместе с сыном на время покинул здешние края.

– Знай я, что дома такая напасть случится, обернулся бы как-нибудь иначе. Что поделать, не знал, а надо было ехать. В городе об эту пору собачья выставка открылась – глядите, какой, мол, породы псы и каких фамилий. Ну, сыну тоже захотелось выставить своих гончих да легавых – пусть, дескать, люди поглядят, какие мы из себя и что за жизнь такая у нас. Ведь с человеком всегда так: его самого трудно раскусить – каков он, сперва узнать надо, что у него есть. Поэтому-то умные да образованные люди и начали устраивать выставки. Пойдешь посмотришь, что показывают, и поймешь того, кто показывает. Ибо каждый разумный человек хочет, чтобы его понимали, – и ты этого хочешь и я. Ну вот, и поехал я со своими собаками, чтобы люди могли составить обо мне понятие. И веришь ли, нет ли, дорогой Юрка, – вовек себе не представишь, какой там на выставке адский шум и гам. Дожили мы до старости, а не знаем, что это значит, когда сотни собак сведены в одно место. Нынче я, ей-богу, куда умнее, чем прежде. И если еще раз устроят такую поучительную выставку, то я и тебя свезу на нее, чтоб и ты увидел да услышал…

– К чему? – буркнул Юрка.

– Ну, чтоб про собачьи фамилии узнал.

– Я и людских-то не знаю.

– Этого и не нужно. Знаешь собак – узнаешь и людей.

– Чего там знать: у одних четыре ноги, у других две.

– Вот и нет – у тех и у других по две.

– Как так?

– Сходил бы на выставку – узнал бы. Сидела там этакая фасонистая барыня, две у нее либо три черно-бурые лисицы на плечах, а рядом с ней черная собачонка – шерсть на ней лохматая, и стоит она на задних лапках, ну прямо как человек. Даже морда чисто человеческая, только не накрашена, да ресницы не подклеены, а то ни дать ни взять – хоть чернобурых лис на нее вешай или чего-нибудь в этом роде!

– Откуда же у пса такая ученость?

– Барыня сама выучила; слышал я, как она другой барыне объясняла. И до чего же дошлая эта собачонка! Как снимет барыня свои чернобурки – пес на четвереньки; как наденет – сразу на задние лапы. Думал я, думал, в чем тут фокус, и обратился, наконец, к барыне: простите, мол, сударыня, если ученая собака перед тремя чернобурками на задние лапки становится, так перед четырьмя или пятью лисицами она, поди, и на одной лапе стоять будет? Не понравился барыне такой вопрос, будто я ее поддеть хотел. «Боже упаси, – сказал я, – какая же тут издевка, если мне охота фокусам поучиться у образованной собачки?»

– Детей разве у этой барыни нет, что она собаку фокусам учит.

– Нет, Юрка! Какие там дети! Мне сказали, что нынче собак обхождению учат, а не детей. Мы, мол, и так первая нация в мире, и нам ничего более не нужно – ни школ, ни черта! А фасонистая барыня эта, сказали мне, до чего обходительная повитуха! Раньше она людям пособляла, если кому-нибудь так либо этак нужно было, а нынче с собаками возится, потому как люди больше не плодятся, а если и зачнут плод, так не рожают; вот повитухе и не стало работы, – всем, что случается, доктора ведают. А еще выходит иногда, как с твоей Майей вышло. Тут никому толком не известно: кто, где, как и когда?

– Вроде бы так, – молвил Юрка.

– Видишь, что из этого получилось – смерть и ничего больше. А жаль, по-моему вся эта история могла бы совсем иначе обернуться; ан нет, уж больно хорошо жилось девке, не хотела места из рук упускать. После я сам не раз жалел, что слишком гнался за чистотой и благонравием. Да что поделаешь! Подумай-ка сам, что было бы, начни молодые девки блудить у меня в большом доме, где столько народу бывает. Ради спасения своей души не могу я дозволить этого. Сколько раз пастор меня усовещивал, чтобы я в своем доме не допускал разврата. Вот и пришлось сказать девке: берегись, мол, не то… А она, видимо, приняла это так близко к сердцу, что… Ну, да ты сам лучше меня знаешь, ты ведь тогда здесь был, а я в городе обретался, глядел на ту двуногую собаку.

– Верно, я был здесь.

– Ну вот! Так что… Конечно, разве молодежь о нас, старых, думает! Да и что им: смерть так смерть, после нее не страдать. Страдают те, кто жить остается, мы, старики, страдаем, а мертвым ни жарко ни холодно. Думал я: надо быть начеку, надо дни и ночи следить, – ведь мы отвечаем за то, что делает молодежь. Попробуй-ка, уследи! И надо же было случиться этой собачьей выставке как раз в ту пору! У меня, правда, как-то странно душа болела, неспокойно было на сердце. Думаю: с чего бы это? А видишь, что вышло!.. А все-таки повидай ты сам своими глазами, сколько там собак было, и ты бы утешился: что значит смерть бедняги человека, когда столько тут живых собак, известных и знатных пород. Вообще знаешь, Юрка, посмотришь, как мы живем, как наши дети живут, и такое иногда чувство появляется, что не лучше ли на четвереньках ходить, – может, легче жизнь свою проживешь, чем на двух ногах. Ведь что было бы, родись твои дети не людьми, а, скажем, собаками, и заботься о них какая-нибудь барынька с тремя чернобурками на плечах? Как ты думаешь, не легче им было бы, чем теперь?

– Собакам не обрести блаженства, – сказал Юрка.

– Твердо ли ты в это веришь?

– Верю.

– Посмотрел бы ты на ту лохматую собачонку, что стояла на задних лапках перед тремя чернобурками. Подумай: легко ли ей на двух ногах, если хочется на всех четырех?

– Все равно спасенья ей не обрести, не поможет. – Юрка неколебимо стоял на своем.

– А если человек по-собачьи станет на четвереньки и будет хвостом вилять, а? Обретет спасение?

– Когда обретет, а когда и нет.

– Стало быть, спастись можно иной раз и собаке, особенно если она перед чернобурками вытягивается, да еще так почтительно, будто человек?

– Нет, нельзя.

– Откуда ты все это так хорошо знаешь?

– Чего там знать? В аду ни одной собаки нет.

Антс невольно вздрогнул. Слова Юрки пробудили в нем тот страх, который он– пережил много лет назад, когда усомнился, действительно ли Юрка – это доподлинный Юрка, а не сам Нечистый. И сейчас Антс думал, что напрасно тогда успокоил его пастор, – лучше не успокаивал бы! Ведь из-за этого он долгие годы ставил Юрку ни во что. Не будь пастора, Антс, вероятно, жил бы и поступал по-другому, побаивался бы Юрки, – пусть иногда лицемерно и притворно, как люди боятся бога и имени божия. Провел же Антс на этом самого пастора, будучи убежден, что пастор в свою очередь хочет провести его.

Антс полагал, что в царствии небесном происходит то же, что и на земле: говоришь одно – думаешь другое, обещаешь одно – делаешь другое, ибо всегда найдутся дураки, которые не поймут твоих мыслей и поверят обещаниям. Сам пастор, по мнению Антса, был таким же дураком; и все же Антс раз или два, а то и три в год ходил к нему причащаться ради будущего спасения своей души, – ходил он к причастию после каждого свинства: после того как забрал у Юрки дом, разорил Юрку, погубил Юркину дочь.