Томас Хьюз - Школьные годы Тома Брауна

Всё это, конечно, потребовало времени, сил и упорного труда с потом и кровью. Артур считал всё это само собой разумеющимся; он не жалел себя и не считал мучеником, хотя постарел раньше времени от труда и забот, а душный воздух лачуг, в которых гнездилась лихорадка, стал сказываться на его здоровье. Жена помогала ему во всём. До замужества она вращалась в обществе, ею восхищались, за нею бегали; и лондонский свет, к которому она принадлежала, жалел бедную Фанни Эвелин, когда она вышла замуж за молодого священника и поселилась в дымной дыре под названием Терли, настоящем рассаднике атеизма и чартизма, [117] Note117 Чартизм — политическое и социальное движение в Англии с конца 1830-х до конца 1840-х гг., получившее своё название от поданной в 1839 г. парламенту петиции, называвшейся хартией или народной хартией (People’s Charter). Основные требования хартии заключались в шести пунктах: избирательное право для всех мужчин старше 21 года, тайное голосование, отмена имущественного ценза для членов парламента, равные избирательные округа, выплата жалованья членам парламента, годичный срок парламентских полномочий. откуда все приличные семьи уехали ещё много лет назад. Однако её это, похоже, не беспокоило. Она не скрывала, что, если бы муж её жил среди зелёных полей, рядом с приятными соседями, ей это нравилось бы больше. Однако они жили там, где жили; воздух, в общем-то, был не так уж плох, и люди тоже были хорошие, вежливые с вами, если вы были вежливы с ними, особенно когда как следует попривыкнут; и они с мужем не ждали чудес и не думали, что тут же сделают из них образцовых христиан. И вот он и она тихонько делали своё дело, разговаривая с людьми и относясь к ним как к равным. Они не считали, что делают что-то из ряда вон выходящее, поэтому в них не было той снисходительности и принуждённости, которые так раздражают независимых бедных. Постепенно они завоевали уважение и доверие; и через шестнадцать лет вся округа смотрела на него, как на человека, к которому и хозяева, и рабочие могут обратиться в случае забастовки, и все — в случае ссор или затруднений, зная, что он скажет своё правдивое и справедливое слово бесстрашно и нелицеприятно. А женщины, если приключалась какая-нибудь беда, шли за советом к ней, как к другу, не говоря уже о детях, которые боготворили самую землю, по которой она ступала.

У них было трое детей, две дочери и сын, маленький Артур, который был вторым в семье. С раннего детства он отличался слабым здоровьем, родители думали, что он склонен к туберкулёзу, и потому не посылали его в школу. Отец учил его дома сам. Он стал постоянным спутником отца и приобрёл от него немалые познания в науках и интерес к таким материям, до которых большинство мальчиков дорастает в гораздо более старшем возрасте.

Когда ему пошёл тринадцатый год, и отец, наконец, решил, что он достаточно окреп для того, чтобы отправиться в школу, в городе началась страшная эпидемия сыпного тифа. Всё прочее духовенство и почти все врачи сбежали; работа с удесятерённой силой навалилась на тех, кто остался. Артур и его жена оба подхватили тиф; он умер несколько дней спустя, а она выздоровела и ухаживала за ним до самого конца, и его последние слова были обращены к ней. Он умер в сознании и встретил смерть спокойно и радостно, потому что без страха оставлял жену и детей в руках Господина и Друга, который жил и умер за него, и за которого он тоже, в меру своих сил, жил и умер. Скорбь его вдовы была глубокой и светлой; больше, чем чем-либо другим, она была тронута просьбой со стороны Клуба Свободомыслящих, основанного в городе кое-кем из фабричных рабочих, против которого её муж боролся изо всех сил и почти подавил, о том, чтобы кому-нибудь из членов клуба разрешили нести гроб. Для этой цели было выбрано двое из них, и они вместе с шестью другими рабочими, его друзьями и соратниками, несли его до могилы, — человека, который продолжал сражаться на стороне Господа даже после смерти. В тот день в приходе не работали магазины и фабрики, но никто из хозяев не приостановил выплату жалованья за день; и ещё долгие годы после этого городской люд чувствовал, как ему не хватает этого храброго, полного надежды и любви пастора и его жены, которые учили их взаимной терпимости и предупредительности, и которым почти удалось показать им, на что был бы похож этот старый мир, если бы люди жили для Бога и друг для друга, а не для самих себя.

Какое отношение всё это имеет к нашей истории? Друзья мои, рассказчику нужно давать возможность рассказывать так, как он считает нужным, иначе ничего стoящего вы от него не услышите. Я должен был показать вам, каким был человек, родивший и воспитывавший Артура, а иначе вы не поверили бы в него; осталось бы непонятным, как этот робкий и слабый мальчик мог делать то, чего боялись даже самые сильные и храбрые, и как получилось, что он, сам того не осознавая, с первых же шагов сумел дать почувствовать своё влияние и пример, не делая ни малейших попыток обратить кого-то в свою веру. Дух его отца жил в нём, и Друг, на попечение которого отец оставил его, не обманул доверия.

Для нашего повествования будет вполне достаточно описания одного из таких вечерних чтений, и я расскажу о нём сейчас, раз уж мы коснулись этой темы, хотя оно имело место примерно через год после описанных событий и гораздо позже, чем то, о чём будет рассказано в следующей главе.

Однажды вечером Артур, Том и Ист вместе читали историю Наамана, пришедшего к Елисею, чтобы тот излечил его от проказы. [120] Note120 Ветхий Завет, книга 4-я Царств, глава 5. Когда они закончили главу, Том резко захлопнул книгу.

— Терпеть не могу этого Наамана, — сказал он. — После всего, что он видел и чувствовал, пойти и поклониться в доме Риммона только потому, что его изнеженный негодяй хозяин делал это! Удивляюсь, зачем вообще Елисей его вылечил. Как он, должно быть, его презирал!

— Вечно ты начинаешь спорить, не разобравшись, — возразил Ист, который всегда принимал противоположную сторону, отчасти из желания поспорить, отчасти по убеждению. — Откуда ты знаешь, может, он потом передумал? И с чего ты взял, что его хозяин был негодяй? В книге это не говорится, и в его письме тоже ничего такого не было.

— Ну и что? — ответил Том. — Для чего Нааман вообще говорил о поклонении, если не собирался это делать? Вряд ли он мог передумать, когда ушёл от пророка обратно ко двору.

— Но послушай, Том, — сказал Артур, — ведь Елисей говорит ему: «Иди с миром». Он не сказал бы так, если бы Нааман поступил плохо.

— По-моему, это значит просто «Ты не тот человек, за которого я тебя принимал».

— Ну нет, так не годится, — сказал Ист. — Читай слова так, как они написаны, и не выдумывай того, чего нет. Мне нравится Нааман, по-моему, он отличный парень.