Джудит Леннокс - Следы на песке

— Ты хотел обменять какую-то из своих вещей на космический корабль Кантербери, а он отказался. И тогда ты украл у него игрушку.

— Я взял ее взаймы, папа.

— Без разрешения Кантербери? Почему? Я не понимаю, Оливер. У тебя куча игрушек и достаточно карманных денег.

Оливер переминался с ноги на ногу.

— Я взял взаймы, — упрямо повторил он.

— А та книга? В прошлом году тебя обвинили в том, что ты стащил книгу. Ты ее тоже взял взаймы?

Оливер испуганно моргнул. За его упрямством крылся страх.

— Отвечай на мой вопрос, Оливер, — сурово сказал Гай. — Зачем ты взял чужую вещь?

— Потому что она мне понравилась, — выдавил Оливер.

— Мы не можем иметь все, что нам нравится, Оливер. К тому же, если ты так хотел получить эту игрушку, почему ты не попросил маму подарить ее тебе на Рождество?

— Но она была мне нужна сейчас! Я хотел подарить ее Фартингу, на день рождения!

Гай подошел к окну и оперся руками о подоконник. Из его кабинета с верхнего этажа дома на Холланд-сквер было хорошо видно, как из пожарищ, оставшихся после налетов, растут новые дома, сверкающие и чистые. Гай чувствовал усталость, он не мог найти себе места, приспособиться к новой ситуации. В этом году ему исполнилось сорок лет. Никогда до сих пор он не ощущал так явственно, что стареет и его моральные приципы устаревают вместе с ним.

— А кто такой этот Фартинг? — не оборачиваясь, спросил он.

— Он лучше всех играет в крикет. Он набрал сорок четыре очка в матче против Холивелла. — Мальчик потянул отца за рукав. — Папа…

Гай посмотрел на сына. Он вновь был поражен красотой Оливера: льняные волосы, точеные черты лица, сапфировые глаза. Из-за этой красоты, из-за того, что он был единственным ребенком, из-за того, что Гай чувствовал свою вину, мальчик всегда получал от родителей то, что хотел.

— Папа, когда я вернусь обратно в школу? Я не доделал задание по латыни, и я хотел играть в крикетной команде…

Гай положил руку Оливеру на плечи и мягко проговорил:

— В Уайтленде не хотят брать тебя обратно, Оливер. Доктор Воукс заявил об этом совершенно определенно.

У Оливера округлились глаза.

— А что же мне делать, папа?

— Не знаю. — Гай услышал в своем голосе усталость. — Я не знаю, Оливер.

Мальчик заплакал. Гай обнял сына и погладил по мягким золотистым волосам.

Во время напряженного молчаливого ужина Гай вспомнил, что вчера обещал позвонить Фейт и не сделал этого. Под предлогом, что ему хочется размять ноги, он пошел к телефону-автомату. Пока он набирал номер Фейт, в голове звучали слова Оливера: «Потому что она мне понравилась… потому что я хотел ее». Яблочко от яблони… — угрюмо подумал он, отец и сын оба не могут устоять перед ярким, красивым, запретным.

Она взяла трубку, и Гай сразу уловил тревогу в ее голосе.

— Это я, Фейт.

— Гай. — Вздох облегчения. — Гай, что случилось? Ты не позвонил — я боялась…

— Все в порядке, — перебил он. — Кое-что действительно случилось, но к нам это не имеет отношения.

Однако, объясняя ситуацию с Оливером, он не смог не упомянуть о том, что они едва избежали неприятностей: Элеонора звонила ему на работу, секретарша пыталась разыскать его.

Фейт слушала молча, а когда он закончил, сказала:

— Бедный Гай. Бедные вы все. Как Оливер?

— Пристыжен. Тих.

Впрочем, Гай не был уверен, к чему относятся сожаления Оливера: к тому, что он сделал, или к тому, что потерял.

— И что ты будешь делать?

— Пока не знаю. — Он машинально вывел пальцем на запотевшем стекле телефонной будки: «Гай + Фейт» и тут же стер надпись ладонью. — С сентября он должен начать учебу в частной средней школе, поэтому вряд ли стоит искать сейчас другую приготовительную школу. И кроме того, там начнут задавать вопросы. Элеонора хочет нанять домашнего учителя, но я не уверен… Мне кажется…

— Что, Гай?

— Мне кажется, что домашний учитель — это самый худший выбор. Это изолирует Оливера и усилит в нем сознание своей исключительности. — Он вздохнул. — Я бы хотел поехать с ним куда-нибудь. Например, на Континент, показать места, которые я люблю. Немного закалить его. Именно это ему сейчас нужно. Но я не могу бросить работу. Сельвин все еще чувствует себя плохо, хотя и не признается в этом, и если я возьму отпуск, он возьмется меня замещать, а ему это не по силам.

Гай увидел, что к автомату выстроилась очередь желающих позвонить. На мгновение он закрыл глаза и представил лицо Фейт, ее дорогие знакомые черты. Затем с усилием произнес:

— Я не знаю, когда мы сможем увидеться снова, Фейт. Мне нужно разобраться с этим делом.

Молчание. Он слышал в трубке эхо ее дыхания. Наконец Фейт заговорила:

— Ты пытаешься сказать мне, что не хочешь больше меня видеть?

— Нет. Господи, нет. — К стеклу телефонной будки прижимались чужие лица, торопя его. — Я никогда не скажу этого, Фейт! — воскликнул он. — Неужели ты не понимаешь? Только благодаря тебе я могу выносить все это.

— Но ведь то, что мы делаем, — неправильно.

— Как это может быть неправильным, если мы любим друг друга? Любовь — это самое лучшее, что есть на свете.

— Лучшее еще не значит правильное, — срывающимся голосом сказала она. — Мне надо идти, Гай. Меня ждет Кон. Позвони, когда сможешь.

И телефон умолк.

Завтракая вдвоем с Элеонорой, Гай сообщил ей о своем решении.

— В течение летнего семестра Оливер будет ходить в местную школу. Школу имени короля Эдварда Шестого.

Элеонора отодвинула вареное яйцо и подняла голову.

— Что за глупости, Гай. Это муниципальная школа.

— Это средняя школа.

— Оливер не может учиться в муниципальной школе.

— Разумеется, может. Это всего лишь на один семестр, а поскольку он уже сдал вступительный экзамен в Миссингдин, ничего страшного, если ему придется кое-что повторить. Это идеальный вариант — он сможет ездить туда на автобусе и жить дома. Я позвоню сегодня в школу и спрошу, смогут ли его принять.

— Гай, об этом не может быть и речи. — Элеонора налила себе еще кофе. — Я не позволю Оливеру туда ходить.

— Это вполне приличная школа по всем показателям. В прошлом году шесть ее выпускников поступили в Оксфорд и Кембридж.

— Это не имеет значения.

Гай наполовину намазал маслом ломтик хлеба, но не стал его есть.

— Тогда что имеет значение, Элеонора?

— Я не хочу, чтобы Оливер общался с мальчишками такого сорта.

— Какого сорта?

— Грубыми мальчишками. Он наберется от них дурных привычек.

— Я считаю, что следует позаботиться о том, как бы они не набрались дурных привычек от него, — холодно сказал Гай и отодвинул тарелку. Он не мог есть: даже вид пищи вызывал у него тошноту. — Оливер — вор, Элеонора. Мы должны признать это. Да, пока что он крадет только игрушки, но кто знает, чем он соблазнится через несколько лет?