Алексей Толстой - Собрание сочинений в десяти томах. Том 10. Публицистика

Заключительная часть симфонии летит в будущее Перед слушателями, облокотившимися о перила, прислонившимися к высоким белым колоннам, раскрывается величественный мир идей и страстей. Ради этого стоит жить и стоит бороться. Не о счастьице, но о счастье теперь рассказывает могущественная тема человека. Вот - вы подхвачены светом, вы словно в вихре его... И снова покачиваетесь на лазурных волнах океана будущего. С возрастающим напряжением вы ожидаете финала, завершения огромного музыкального переживания. Вас подхватывают скрипки, вам нечем дышать, как на горных высотах, и вместе с гармонической бурей оркестра, в немыслимом напряжении вы устремляетесь в прорыв, в будущее, к голубым городам высшего устроения.

Гитлеру не удалось взять Ленинград и Москву Проклятый крысолов, кривляясь, напрасно приплясывал со своими крысами по шею в крови, ему не удалось повернуть русский народ на обглоданные кости пещерного жития. Красная Армия создала грозную симфонию мировой победы. Шостакович прильнул ухом к сердцу Родины и сыграл песнь торжества.

Такие чувства и такие мысли владели нами, когда мы слушали в Куйбышеве, в Большом театре СССР, репетицию Седьмой симфонии.

Двадцатипятилетие советской литературы лежит между двумя мировыми войнами.

_______________

* Трудами Института мировой литературы им. Горького был подготовлен за время войны XI том истории русской литературы - том советской литературы. В основу моего доклада положена работа над этим томом. (Примеч. А. Н. Толстого.)

В нынешней войне, особенной и небывалой, человечество потрясено в основах бытия, и народные массы призваны к повышенному волевому и моральному состоянию. Нынешняя война - это война моторов. Это так, но это не полное определение: моторов и силы преодоления страданий, нравственной силы.

В этой войне не счастье, не случай и не только талант полководца принесут победу; победит та сторона, у которой больше моторов и тверже нравственный дух народа.

Нравственные категории приобретают решающую роль в этой войне. Глагол уже не только уголь, пылающий в сердце человека, глагол идет в атаку миллионами штыков, глагол приобретает мощь артиллерийского залпа.

Вот почему особенно уместно в наши дни говорить о литературе, о каменщиках крепости невидимой, крепости души народной.

Нравственный свет никогда, даже в самые трудные и тяжкие времена, не угасал в русском народе. То он дивно светил в устном творчестве, в сказках и песнях, то теплился огоньком копеечной свечи в келье летописца, то жег и звал на подвиги совести в творениях неистового Аввакума. Все разгораясь, он осветил мир неугасимым пламенем русской литературы, - от Ломоносова до наших дней.

По силе идейного огня и нравственной глубины образов, богатству и пластичности языка наша литература - явление удивительное, единственное в мировой литературе, вызывающее преклонение всякого, кто мыслит. Мы несем миру тот образ человеческий, с которым только и могут жить люди и побеждать во имя движения к совершенному.

Октябрь был рубежом, когда завершился огромный период развития русской литературы - к р и т и ч е с к о г о р е а л и з м а. Нынешняя Отечественная война завершила два с половиной десятилетия советской литературы - п е р и о д п о и с к о в п о з и т и в н о г о с о ц и а л и с т и ч е с к о г о р е а л и з м а, в основе которого лежало отражение всех общественных процессов борьбы и строительства нового, справедливого мира и напряженного строительства обороны перед надвигающейся мировой войной. В эту войну советская литература начинает свой новый период - она пошла в окопы и на заводы, и она становится живым и непосредственным голосом воюющего народа, почти народным творчеством.

С позиций сегодняшнего дня мы окидываем путь, пройденный классической и советской литературой.

Достоевский говорил о русских писателях, что все мы вышли из гоголевской "Шинели". Но так ли это? Наряду с галереей "униженных и оскорбленных", наряду со сладкой российской бездеятельной тоской, с монстрами города Глупова, - проходят образы простых, отважных, честных русских патриотов, - Гриневы, Тушины, Денисовы, герои "Севастопольских рассказов", "Войны и мира". Эта линия русской литературы протягивается прямо к Сталинграду, к тем героям Красной Армии, которым изумляется мир.

Слишком много было отдано в истории литературы и в преподавании ее "лишним людям", чеховским людям, - так много, что немцы широко использовали для пропаганды против нас этот мотив, стремясь представить русского человека как лишнего человека.

Правда, сила классической русской литературы XIX века состояла как раз в том, что, изображая униженного и оскорбленного, она внушала читателю необходимость революционного выхода, говорила ему: "Человек создан для счастья, как птица для полета", и, наконец: "Человек, это звучит гордо!"

На гребне классической литературы стоит огромная фигура Льва Толстого. Он весь - из противоречий, потому что он всей обнаженной совестью дышит противоречиями своего времени. Он готов сам пожирать самого себя. Его мощь, как у Антея - земля, народ, неугасаемая нравственная сила народа. После Льва Толстого литература переваливает через хребет и клонится к упадку. Лев Толстой пишет Н. Страхову: "После Пушкина, Лермонтова, Гоголя одна линия нашей литературы пришла совсем в упадок, другая пошла в народ, ушла под землю и выплывет, бог даст... Счастливы те, кто будет участвовать в выплывании".

Лев Толстой ушел под землю, как Вий, опустив сердитые веки. С ироническим вздохом ушел Чехов. В тоске ожидания грозного возмездия томился Александр Блок, чтобы спеть "Скифы" и "Двенадцать" и уйти раньше времени. Классический период критического реализма завершился. Оставалась одна фигура - Горького, и он шагнул в будущее, чтобы начать собою новый период советской литературы.

Горький - на рубеже двух эпох. Он - живой мост между нашим классическим наследием и нами. Горький пришел в литературу как посланец революции, пришел, чтобы "не соглашаться со свинцовыми мерзостями жизни" и победить их. Опираясь на марксизм, на беседы с Лениным, на знание народной жизни, на свой жизненный опыт, он создал поэзию воинствующего гуманизма. И этот гуманизм стал знаменем советской литературы.

В классический русский реализм Горький внес те новые революционно-романтические элементы, которые в советской литературе развились в целое направление социалистического реализма.

На съезде писателей в 1934 году Горький сказал: "Мы накануне катастрофы, фашизм готовит новую всемирную бойню..." И далее, как бы предвидя наши дни: "Мы вступаем в эпоху, полную величайшего трагизма, и мы должны готовиться, учиться преображать этот трагизм в тех совершенных формах, как умели изображать его древние трагики... История призвала нас на беспощадную борьбу со старым миром".