Кальман Миксат - Странный брак

Как раз в эту минуту в окне показался Видонка, заглянул и исчез. Вот кто может открыть любой замок и без ключа!

— Пусть кто-нибудь позовет Видонку!

Видонка долго отнекивался, уверяя, что ужасно боится мертвецов; с большим трудом одному из гусар удалось втащить его в зал.

— Дружище Видонка, мог бы ты открыть гроб и потом снова закрыть его? — спросил Будаи.

— Нет ничего проще.

— Ну так открой. Взгляну-ка я еще разок на нашего графа. Видонка притащил всякие крючки и отмычки. Повозившись немного, он повернул что-то, и замок, щелкнув, открылся.

— Готово! — сказал Видонка и стремительно бросился к выходу. Уже в дверях он заметил: — Крепкое, видно, у вас сердце, господин управляющий. А вдруг барин вскочит?

— Ах, милый сынок, как бы я этого хотел!

Будаи поднялся и осторожно, с благоговением приоткрыл гроб. Заглянув внутрь, он вдруг побледнел и в ужасе отпрянул, уронив тяжелую крышку гроба, которая с грохотом упала.

— Что с вами? Что случилось, ваша милость? — в один голос спросили гусары, заметив его смертельную бледность.

Старый управляющий погладил дрожащими пальцами свой морщинистый лоб, словно собираясь с мыслями.

— Ничего, ничего, — сказал он наконец глухо. — Страшен лик смерти! Лучше не смотреть. — А затем взволнованно и торопливо добавил: — Бегите за Видонкой, пусть придет и закроет. Скорей, скорей!

Видонка вошел, но, прежде чем приступить к делу, для пущей бодрости попросил глоток вина. Выпив залпом животворный напиток, Видонка снова закрыл гроб.

— Ну что, ваша милость? Говорил я вам, не нужно смотреть, — сказал он, пожав плечами. — Вот теперь и будут мучить страшные сны.

Почтенного Будаи трясла лихорадка, но он не хотел сдаваться; быстрыми шагами расхаживал он взад и вперед по огромному залу. Такая уж была у него привычка, когда он терзался сомнениями, не в силах принять какое-нибудь решение. Он долго раздумывал, что-то бессвязно бормотал и, наконец, по-видимому приняв решение, с силой ударил кулаком по подоконнику, а затем твердой походкой поспешно вышел из зала и велел позвать одного из своих помощников.

— Немедленно пусть запрягают четверку лошадей, — распорядился он своим обычным мягким голосом, сделав, однако, ударение на слове "немедленно". — Скачите в Унгвар и еще до рассвета привезите оттуда жестянщика, чтоб запаял гроб. Ясно?

— Не понимаю, к чему такая спешка, господин управлявши? Ведь если понадобится, мы, сударь, успеем запаять гроб до полудня. Может быть, утром кто-либо из родственников пожелает проститься с покойником.

— Без рассуждений, я ведь ясно распорядился.

Всю ночь Будаи провел на ногах, не решаясь прилечь, пока не приедет жестянщик. Да и весь замок бодрствовал и суетился. В кухне ощипывали птицу, месили тесто, сбивали масло, толкли мак, жарили и пекли в ожидании множества гостей, которые будут обедать здесь после похорон. Не один индюк гибнет на крестинах, когда празднуется рождение знатного господина; гибнут они и на поминках, когда он умирает, так что бедным индюкам все равно, рождается ли кто-нибудь или умирает.

Во всех уголках замка кипела работа. Портные из Капоша и Унгвара чуть ли не в семи комнатах сшивали черное сукно. Им помогала Катушка. Художники на больших листах бумаги рисовали гербы. Мастера тесали колонны и постаменты, которые потом обтянут траурным крепом. За их работой следил Видонка, с явной досадой критиковавший форму и размеры металлического гроба.

— Да, вещь нарядная, да не больно удобная. Я бы выстрогал ему из дерева куда лучше.

После полуночи появился, наконец, жестянщик и быстро запаял гроб. Только теперь господин Будаи мог прилечь. Тяжело вздохнув, он промолвил: "Не просыпаться бы мне больше!" Однако всевышний не внял его словам: ранним утром его уже разбудил шум беспрерывно прибывавших экипажей и колясок. Снова, но уже в последний раз, въехали во двор кареты и сани Стараи, Майлатов, Шеньеи, Лоньяи, знаменитая четверка серых лошадей Пала Ибраньи, пятерка вороных жеребцов Гилани, "музыкальная" бричка Ролли [Эксцентричный богач, по имени Ролли, заказал себе в Вене бричку, на оси которой была приделана музыкальная шкатулка; когда колеса вертелись, слышалась музыка. (Прим. автора.)] (только машинка сейчас не была заведена). Экипажи подъезжали один за другим, и казалось, все цветы, распустившиеся в теплицах четырех комитатов, прибыли сюда, чтобы отдать последний долг усопшему.

Со всех концов страны, движимые чувством признательности за щедрость покойного, съехались делегации: от ремесленных цехов из Капоша и Унгвара; студенты из Патака с отмороженными носами и ушами; воспитанники Академии Людовика в Пеште, четверо посланцев от немых из Ваца, трое от почетных "молчальников", заседающих в недавно учрежденной Академии наук… Да разве всех перечислишь! Гости заполнили огромное здание. Прелестные дамы, баронессы и графини подкатывали к подъезду, закутанные в шубы из дорогих мехов. Кто привозил цветы, кто венок, и только один человек, в синей бекеше, протянул помощнику управляющего Галлу, присматривавшему за венками, покрытую инеем высохшую веточку.

— А это куда вы тащите? — набросился на него помощник управляющего. — Что это такое?

— Уж я-то знаю что, — ответил ему старик. — Возложите и ее. Если б покойник мог видеть, он бы узнал, что это за веточка.

— Кто ты, приятель?

— Какой я тебе приятель? Я дворянин Дёрдь Тоот из Рёске!

Наш достойный Дёрдь Тоот привез на гроб веточку с тех деревьев, под сенью которых граф Янош в последний раз проходил с Пирошкой.

Едва въезжала во двор новая карета, как господа, а в особенности дамы, собравшиеся в жарко натопленных залах, бросались к окну, снедаемые любопытством, отогревали замерзшие стекла своим дыханием, и, если прибывала какая-нибудь важная персона, возникало всеобщее волнение.

Одной сенсации они все-таки лишились, о чем свидетельствовали их недовольно надутые алые губки.

Приехал из Борноца Пал Будаи-младший, управляющий имениями Хорватов, и сообщил, что его молодая госпожа заболела, лежит в постели и поэтому, разумеется, не приедет.

— Ох, бедная девушка! — восклицали некоторые. — Этот тяжелый удар сразил ее! Больную жалели от всего сердца; однако они предпочли бы, чтоб сначала она все-таки приехала сюда, а потом уж заболела.

Неожиданно поднялась суматоха, все бросились к окнам.

— Кто приехал? Кто?.. — Приехала "вдова"!

— Ах! Ox! Sapristi! [Проклятье! (лат.)]

Многие, несмотря на холод, распахнули окна и высунулись наружу, иные старались забраться повыше, так что из всех окон торчали головы одна над другой, словно груды яблок, — пусти только стрелу и обязательно попадешь кому-нибудь в череп.