Антон Чехов - Пьесы. 1889-1891

Апломбов. Ведь вы получили деньги?

Ревунов. Никаких я денег не получал! Подите прочь! (Выходит из-за стола.) Какая гадость! Какая низость! Оскорбить так старого человека, моряка, заслуженного офицера!.. Будь это порядочное общество, я мог бы вызвать на дуэль, а теперь что я могу сделать? (Растерянно.) Где дверь? В какую сторону идти? Человек, выведи меня! Человек! (Идет.) Какая низость! Какая гадость! (Уходит.)

Настасья Тимофеевна. Андрюшенька, где же двадцать пять рублей?

Нюнин. Ну стоит ли говорить о таких пустяках? Велика важность! Тут все радуются, а вы черт знает о чем… (Кричит.) За здоровье молодых! Музыка, марш! Музыка!

Музыка играет марш.

За здоровье молодых!

Змеюкина. Мне душно! Дайте мне атмосферы! Возле вас я задыхаюсь!

Ять (в восторге) . Чудная! Чудная!

Шум.

Шафер (стараясь перекричать) . Милостивые государи и милостивые государыни! В сегодняшний, так сказать, день…

Занавес

Комедия в 4-х действиях

Александр Владимирович Серебряков , отставной профессор.

Елена Андреевна , его жена, 27 лет.

Софья Александровна (Соня) , его дочь от первого брака, 20 лет.

Марья Васильевна Войницкая , вдова тайного советника, мать первой жены профессора.

Егор Петрович Войницкий , ее сын.

Леонид Степанович Желтухин , не кончивший курса технолог, очень богатый человек.

Юлия Степановна (Юля) , его сестра, 18 лет.

Иван Иванович Орловский , помещик.

Федор Иванович , его сын.

Михаил Львович Хрущов , помещик, кончивший курс на медицинском факультете.

Илья Ильич Дядин .

Василий , слуга Желтухина.

Семен , работник на мельнице.

Сад в имении Желтухина. Дом с террасою, на площадке перед домом два стола: большой, сервированный для завтрака, и другой, поменьше – для закуски. Третий час дня.

Желтухин и Юля выходят из дому.

Юля. Ты бы лучше надел серенький костюмчик. Этот тебе не к лицу.

Желтухин. Все равно. Пустяки.

Юля. Ленечка, отчего ты такой хмурый? Разве можно так в день рождения? Какой же ты нехороший!.. (Кладет ему голову на грудь.)

Желтухин. Поменьше любви, пожалуйста!

Юля (сквозь слезы) . Ленечка!

Желтухин. Вместо этих кислых поцелуев, разных там любящих взглядов и башмачков для часов, которые ни на какой черт мне не нужны, ты бы лучше просьбы мои исполняла! Отчего ты не написала Серебряковым?

Юля. Ленечка, я написала!

Желтухин. Кому ты написала?

Юля. Сонечке. Я просила ее приехать сегодня непременно, непременно к часу. Честное слово, написала!

Желтухин. Однако уж третий час, а их нет… Впрочем, как им угодно! И не нужно! Все это нужно оставить, ничего из этого не выйдет… Одни только унижения, подлое чувство и больше ничего… Она на меня и внимания не обращает. Я некрасив, неинтересен, ничего во мне нет романического, и если она выйдет за меня, то только по расчету… за деньги!..

Юля. Некрасив… Ты о себе не можешь понимать.

Желтухин. Ну да, точно я слепой! Борода растет отсюда, из шеи, не так, как у людей… Усы какие-то, черт их знает… нос…

Юля. Что это ты за щеку держишься?

Желтухин. Опять болит под глазом.

Юля. Да и напухло немножко. Дай я поцелую, оно и пройдет.

Желтухин. Глупо!

Входят Орловский и Войницкий.

Те же, Орловский и Войницкий.

Орловский. Манюня, когда же мы есть будем? Уж третий час!

Юля. Крестненький, да ведь еще Серебряковы не приехали!

Орловский. До каких же пор их ждать? Я, лапочка, есть хочу. Вот и Егор Петрович хочет.

Желтухин (Войницкому) . Ваши приедут?

Войницкий. Когда я уезжал из дому, Елена Андреевна одевалась.

Желтухин. Значит, наверное будут?

Войницкий. Наверное ничего нельзя сказать. Вдруг у нашего генерала подагра или каприз какой – вот и останутся.

Желтухин. В таком случае давайте есть. Что же ждать? (Кричит.) Илья Ильич! Сергей Никодимыч!

Входят Дядин и два-три гостя.

Те же, Дядин и гости.

Желтухин. Пожалуйте закусить. Милости просим. (Около закуски.) Серебряковы не приехали, Федора Иваныча нет, Леший тоже не приехал… Забыли нас!

Юля. Крестненький, выпьете водки?

Орловский. Самую малость. Вот так… Достаточно.

Дядин (повязывая на шею салфетку) . А какое у вас превосходное хозяйство, Юлия Степановна! Еду ли я по вашему полю, гуляю ли под тенью вашего сада, смотрю ли на этот стол, всюду вижу могучую власть вашей волшебной ручки. За ваше здоровье!

Юля. Неприятностей много, Илья Ильич! Вчера, например, Назарка не загнал индюшат в сарайчик, ночевали они в саду на росе, а сегодня пять индюшат издохло.

Дядин. Это нельзя. Индюшка птица нежная.

Войницкий (Дядину) . Вафля, отрежь-ка мне ветчины!

Дядин. С особенным удовольствием. Прекрасная ветчина. Одно из волшебств тысяча и одной ночи. (Режет.) Я тебе, Жорженька, отрежу по всем правилам искусства. Бетховен и Шекспир так не умели резать. Только вот ножик тупой. (Точит нож о нож.)

Желтухин (вздрагивая) . Вввв!.. Оставь, Вафля! Я не могу этого!

Орловский. Рассказывайте же, Егор Петрович. Что у вас дома делается?

Войницкий. Ничего не делается.

Орловский. Что нового?

Войиицкий. Ничего. Все старо. Что было в прошлом году, то и теперь. Я, по обыкновению, много говорю и мало делаю. Моя старая галка maman все еще лепечет про женскую эмансипацию; одним глазом смотрит в могилу, а другим ищет в своих умных книжках зарю новой жизни.

Орловский. А Саша?

Войницкий. А профессора, к сожалению, еще не съела моль. По-прежнему от утра до глубокой ночи сидит у себя в кабинете и пишет. «Напрягши ум, наморщивши чело, [19] «Напрягши ум, наморщивши чело…» – Из стиховторения И. И. Дмитриева «Чужой толк» (1794). всё оды пишем, пишем, и ни себе, ни им похвал нигде не слышим». Бедная бумага! Сонечка по-прежнему читает умные книжки и пишет очень умный дневник.

Орловский. Милая ты моя, ду́ша моя…

Войницкий. При моей наблюдательности мне бы роман писать. Сюжет так и просится на бумагу. Отставной профессор, старый сухарь, ученая вобла… Подагра, ревматизм, мигрень, печёнка и всякие штуки… Ревнив, как Отелло. Живет поневоле в именье своей первой жены, потому что жить в городе ему не по карману. Вечно жалуется на свои несчастья, хотя в то же время сам необыкновенно счастлив.