Кальман Миксат - Черный город

Господин Бибок довольно потер руки. (Все пальцы у него были в те дни унизаны перстнями.)

— Всегда рад буду услышать новости о вас, господин Клебе.

— Имею в виду не столько свою собственную персону, сколько известное вам дело. О нем вы, возможно, и услышите.

Бибок пожал плечами.

— Услышу или нет, — трудно сказать. Это ведь зависит и только от вас, но и от меня.

— Каким образом? — тихо переспросил Клебе. — От вас тоже?

— Иногда я бываю на ухо туговат, — надменно бросил Бибок.

— Вы хотите сказать, что…

— Что нужно погромче кричать, — усмехнулся Бибок.

— О, я понял вас!..

С этим господин Клебе и укатил, и до весны о нем не было ни слуху ни духу. Впрочем, Бибока он и не интересовал. Жилось ему теперь неплохо. Он уже окончательно сел на шею легкомысленному весельчаку Любомирскому, разузнал все его тайны, благодаря этому забрал старосту в свои руки и командовал им. Словом, Бибок чувствовал себя в городе Бела не хуже, чем паук среди полчища мошкары. Ведь город Бела в ту зиму, словно по мановению волшебной палочки, превратился для Бибока в земной рай. Мужчины вступали в отряды и один за другим уходили в армию Ракоци, сражаться за Венгрию. Кровь людская — не водица, и даже покинутое дитя сердцем тянется к матери. Король Сигизмунд мог отдать в залог только землю, но не душу этого края. Дух здесь по-прежнему был венгерский, да еще очистился от ядовитых миазм. Итак, мужчины ушли на войну, женщины остались дома. Красивые бельские женщины! И если бы только одни они. А то ведь сюда бежали и другие красавицы Венгрии, — сюда, в край, не знающий войны. Мужчины, кто мог, перевезли сюда жен, дочерей и все ценное, что имели. Вот так же сотни лет тому назад население Эстергома бежало в Комаром. И Комаром жил тогда под управлением двух бургомистров (у каждого были свои собственные чиновники) и при двух церковных приходах. Только кладбище в Комароме было одно. Гости снимали его у хозяев в аренду.

В Беле женщин хватило бы не на два, а на целых три города, мужчин же во цвете лет там не нашлось бы тогда ни одного. В кладбищах нужды здесь не было, зато мужчины оказались в цене. Вот почему у Бибока и появилось так много красивых перстней на пальцах.

Наплыв приезжих принес городу немало дохода. Староста Любомирский знал, как обращаться с беженцами. Овца, спасающая свою шкуру, не станет возражать, если у нее выстригут клочок шерсти. А ножницы у старосты Любомирского оказались на диво наточенные, стричь ими было — одно удовольствие, и немало из того, что придумано по части стрижки овец, родилось именно в голове Бибока.

Конечно, Бибок предоставлял Любомирскому право снимать пенки. Однако, пользуясь своим влиянием на старосту, он не забывал и о своем собственном кармане. В городе уже давно заметили, что, если хочешь поскорее сварганить какое-нибудь дельце, зависящее от старосты, — подмажь сперва Бибока. И это мнение настолько укоренилось, что в Кракове появилась даже карикатура, изображавшая Любомирского в виде оседланного осла в богатой сбруе, а верхом на этом осле восседал Бибок. Одна из таких карикатур была вывешена и в трактире "Пес, лающий на луну". Любомирский, прослышав о ней, рассвирепел, приказал сжечь злую картинку, а трактирщика, господина Фе-ренчика, оштрафовал на пятьдесят польских злотых. Говорят, что даже из этих штрафных денег пятнадцать злотых попали в карман Бибока.

Словом, Бибок вознесся теперь на вершину могущества. В один прекрасный весенний день, когда староста со своим придворным совершал прогулку, на рыночной площади Бибока вдруг окликнула какая-то пожилая женщина и сказала, что она принесла ему весточку из Лёче.

— От кого, матушка?

— От господина Клебе.

— Ну, и что же просил передать мой друг Клебе?

— На днях, говорит, зазвонит колокол на башне ратуши.

— И больше ничего?

— Нет. Он просил вас, барин, сообщить ему что-нибудь. Бибок раздраженно прикусил губу.

— Передайте ему, матушка: Лёче далеко, отсюда колокола не слыхать. К тому же теперь у меня уши заложило.

Он сунул руку в карман и протянул старухе один талер. Любомирский был в тот день весьма гневлив и желчно сказал:

— Бибок, Бибок! Ты, видно, что-то недоброе задумал!

— Я? Откуда вы это взяли?

— Не зря же ты получаешь и передаешь какие-то таинственные вести.

— Не понимаю, о чем вы говорите, ваше благородие?..

— Не понимаешь? Ну, ладно. Но ведь я-то должен все понимать, не так ли? Я догадываюсь, отчего у тебя заложило уши, Самые длинные уши в целой Европе!

— Так ведь это всего лишь изящный оборот речи! Недаром же мы, венгры, учимся в детстве латыни по древним авторам. Язык венгерца, подобно хоботку пчелы, постоянно впивает нектар…

Однако у бельского старосты дурное настроение все не проходило, и он продолжал ворчать. Накануне вечером он вернулся из Кракова и жаловался, что "продулся в пух и прах". В таких случаях он всегда бывал сердит. Поэтому Бибок не принял обиду близко к сердцу и попробовал утешить Любомирского:

— Раздобудем мы денег и дома. Не иссяк еще золотой родник.

Однако, что ни день, в город просачивались все новые и новые слухи, один тревожнее другого. Приезжие из Кракова и многие купцы утверждали, будто староста проиграл в карты баснословную сумму — о таком проигрыше сроду не слыхано в Кракове. Но и это не обеспокоило Бибока: он знал, что Любомирский играл в долг, на честное слово. А как ни велика сумма карточного долга — он не страшен, такое бремя спину не переломит. Одним словом, все это не имело значения, кроме одной неприятности: слухи о проигрыше бельского старосты дошли и до короля, а поскольку ему хотелось стяжать у своих подданных славу умного повелителя (какое мелкое тщеславие для венценосца!), то он прислал в Белу важного вельможу, чтобы тот налетел, будто коршун, нежданно и проверил городскую казну. Но и это тоже не было страшным, потому что королевский ревизор, граф Страмонский, и сам был заядлым картежником. Прибыв в Белу, он сел играть с Любомирским в карты, они резались всю ночь напролет, и староста основательно обобрал ревизора. За это на него обижаться не следовало, ведь если бы, наоборот, граф обыграл Любомирского, тот не мог бы ему заплатить. Но граф рассердился, чему тоже не следовало удивляться, так как во время внезапных ревизий он почему-то всегда выигрывал. Обычай есть обычай, и его надо уважать! А из-за таких вот пустяков случилась беда. Граф, как и подобает вельможе, не стал проверять кассу городской управы (там никогда не бывало суммы выше той, которую ревизор на следующий день увозил с собою в виде карточного выигрыша), но он перерыл все счетные книги и нашел, что староста вот уже пятнадцать лет подряд обкрадывает и государственную казну, и короля.