Кальман Миксат - Черный город

Однако все ее распоряжения оказались излишними: едва она отворила дверь в спальню вице-губернатора и просунула в щель щипцы, Гёргей схватил в руки письмо, не дав экономке опомниться, и сам прочел его:

"Милый шурин!

Когда я пишу это письмо, нашу бедную Каталину господь бог неисповедимой волей своей уже призвал к себе, послав на вас страшный мор, имя коего чума. Я сам уже чувствую ее приближение. Топот лошадей святого Михая [34] Топот лошадей святого Михая… — В Венгрии катафалк называли иносказательно колесницей святого Михая. уже отдается в моих ушах. Я распорядился, чтобы меня похоронили рядом с моей милой Катой. С тем же самым нарочным, что привезет тебе это письмо, я отослал в Рожнё в церковный совет свое завещание, в котором упоминается и Розалия. Жаль, не дожили мы до ее свадьбы. Моровую язву завез к нам торговец оружием из Смирны: он проездом в Красногорку ночевал у нас в Ошдяне, у нас и умер. При первой же вести о болезни мы отослали Розалию к лесничему — жена его была когда-то самой первой нянькой Розалии, Жужа Марьяк (теперь она по мужу Жужа Варга) любит Розалию пуще всего на свете. Живут они с мужем в глубине Сабадкинского леса, а уж там чистейший воздух, что по нынешним временам великое счастье. Лес принадлежит некоему турецкому паше, осевшему в наших краях, — по правде сказать, он лишь время от времени наезжает туда, чтобы насладиться жизнью в кругу своих многочисленных жен. Не удивляйся, шурин, что я без стеснения говорю об этом и, не завидуя ничьему счастью и радостям любви, равнодушно отношусь к своей собственной беде. Наступает час, когда я предстану перед творцом небесным, и чем он ближе, тем меньше желаний и печалей обуревает меня. Вернее — уже и нет их больше. В последний путь не готовлюсь, потому что знаю: и без того прибуду; не тороплюсь, потому что не опоздаю; не огорчаюсь разлукою с Катой, потому что скоро мы вновь соединимся с нею. Приезжай за своей доченькой, — ты найдешь ее у лесничего Варги, человека честного, истинного христианина, хотя он и зарабатывает хлеб свой на службе у турецкого паши. В Ошдян не заезжай — опасно. На наши похороны все равно опоздаешь: нас быстренько похоронят. Не будет нам торжественного погребения с надгробным словом, хоть и знаю, какую красивую проповедь приготовил наш пастор Даниэль Поханка, которого я за свой счет учил в иностранных духовных академиях и из батрацкого сына вывел в священники. Может быть, бог где-нибудь записал мне этот добрый поступок, но тут, на земле, мне уже ничто не поможет. Если хочешь, оставь Розалию и дальше жить у лесничего, потому что там ей меньше грозят опасности, чем где бы то ни было, а уж тем более у вас в Гёргё. Близится большая война. На днях я получил письмо от шурина Яноша, в котором он под строжайшим секретом предложил мне вооружиться и в условленном месте присоединиться к его отряду, ибо князь Ракоци с войском уже направляется в Венгрию и в конце этой недели будет ждать их на польской границе возле Лавочне. Я не смог ответить шурину, потому что он, по-видимому, уже в пути, но, если ты встретишься с ним где-нибудь, скажи ему, пусть на этот раз они делают все умнее, чем до сих пор, а я уже не смогу быть с ними: меня уже призвал самый главный полководец, собирающий свою армию на вечный отдых.

Вспоминайте обо мне, милый шурин. Смогу ли я вспоминать вас, не знаю.

Писано июня 9-го дня, 1703 года, в Ошдяне.

Дарваш.

P. S. В погребе у меня стоят двести тридцать четыре бочонка вина, выпить которое я уже не успею; из них двадцать бочек крепкого красного вина с моего виноградника, в Отрокоче, посаженного в свое время еще королем Матншем, остальное — белое столовое. Если будешь продавать вино, смотри, не продай, оставь себе те три бочонка, на которых бедная Каталина написала мелом слово «Attends» [Подожди (франц.)] — в них токайское урожая 4663 года, того самого знаменитого года, когда знойное лето длилось до дня всех святых. [35] …знойное лето длилось до дня всех святых. — То есть до глубокой осени: день всех святых празднуется католической церковью 2 ноября. Но мне этого вина уж, как видно, не пить. Аминь".

Гёргей прочел это письмо, написанное без всякой горечи, пожалуй, даже веселым тоном, — предсмертное письмо, в котором Дарваш словно подтрунивал над смертью, и у него немного полегчало на душе. Так умеют умирать только венгры.

Первой мыслью Гёргея было отправиться в Ошдян — сейчас же, под покровом ночи. Но тут же он подумал: "А как же Янош? Ведь его к утру привезут мои наемники! Яноша я не могу доверить никому, да и сбежит он снова, если оставить его здесь. Нет, Яноша я заберу с собой, по крайней мере, хоть брата уберегу от смерти".

Приняв такое решение, вице-губернатор больше уж не ложился и, раскурив трубку, стал ждать рассвета. Нежданные и такие сложные события не испугали его. Пожалуй, наоборот, сделали мысль острее: он чувствовал себя в своей стихии, птицей-буревестником среди туч, громов и молний. Итак, он дождется Яноша и сразу же отправится в Сабадкинский лес за своей дочкой, захватив с собою экономку Марьяк. Да, но где поместить Розалию? Не оставлять же ее в лесу. (Что за смешная мысль родилась у шурина!) Девочке уже четырнадцать лет, скоро и замуж выдавать. Наступила пора, завершающие два года, когда на воспитание девушек наводят последний глянец. За эти два года она должна стать барышней. Теперь или никогда. В Топорц он дочь не отправит. Против Топорца по-прежнему восставала его душа, все еще не вырвавшаяся из когтей подозрения. Да в Топорце девочка и не будет в безопасности. Топорц — первое село, которое сожгут лабанцы; не надо быть пророком, чтобы предвидеть такой исход. Привезти Розалию домой, в Гёргё? Только этого не хватало! Все равно что под нож подвести. Но что же ему с ней делать?

И вдруг в голове Гёргея родился отчаянный план, подсказанный ему известной в то время новеллой немецкого писателя о том, как принцесса Хлодвиг спаслась от своих преследователей, поселившись в доме лондонского палача, где ее никто и не подумал искать. Вот Гёргею и пришло в голову: памятуя об угрозе надвигающейся войны, поместить девочку в какой-нибудь хорошо укрепленный город, например в Лёче, хотя жители Лёче готовы в ложке воды утопить ее отца. Прекрасная мысль! Ведь это же просто, как дважды два — четыре, нужно только обдумать все заранее. В Лёче Розалия будет недосягаема. Там безопасно и удобно, так как в городе есть пансион для благородных девиц, который содержит Матильда Кяёстер, и, как старик Луженский сказал однажды: ей отдают девочку-подростка, а получают придворную даму.

Подробности плана были для Гёргея еще не ясны. А ведь подробности — самое трудное дело. Замысел нужно осуществить в глубочайшей тайне. Только в тайне. И Гёргей отказался от первоначального своего намерения взять с собой экономку Марьяк. Даже Матильда Клёстер не должна подозревать, что она воспитывает дочь Пала Гёргея.