Чарльз Диккенс - Домби и сын

Словомъ, м-ръ Каркеръ въ этомъ положеніи очень похожъ на картежнаго игрока, и всякій, посмотрѣвъ на него, занятаго такимъ образомъ, непремѣнно пришелъ бы къ этому странному сравненію. Онъ ведетъ игру обдуманно и осторожно, подмѣчая всѣ слабыя и сильныя стороны своихъ противниковъ. Онъ знаетъ всѣ ходы, предвидитъ всѣ послѣдствія, разсчитываетъ всѣ случайности, пользуется всякой ошибкой и никогда не ошибается самъ.

Письма были на разныхъ языкахъ, но м-ръ Каркеръ прочитываетъ всѣ. Если бы въ конторѣ Домби и Сына нашлась бумага, которой онъ не можетъ прочитать, это бы значило, что въ колодѣ не достаетъ одной карты. Онъ пожираетъ рукопись глазами и быстро дѣлаетъ соображенія, объясняя одно письмо другимъ и переходя къ отдаленнымъ слѣдствіямъ отъ ближайшихъ основаній, какъ искусный игрокъ, который съ перваго выхода совершенно постигъ методъ своего противника. И сидитъ онъ одинъ за этой игрой, освѣщенный солнцемъ, которое бросаетъ на него косвенные лучи чрезъ потолочное окно.

Хотя въ инстинктѣ кошачьей или тигровой породы не открыто ничего, обличающаго умѣнье играть въ карты, за всѣмъ тѣмъ м-ръ Каркеръ, грѣющійся, такимъ образомь, на солнцѣ за своимъ столомъ, съ ногъ до головы похожъ былъ на кошку. Его волосы и бакенбарды, безцвѣтные всегда и особенно теперь, когда на нихъ падалъ яркій солнечный лучъ, имѣли удивительное сходство съ тигровою шерстью; a судя по его длиннымъ ногтямъ, тщательно срѣзаннымъ и заостреннымъ, масляному языку, острымъ зубамъ, плутовскимъ глазамъ, лукавымъ движеніямъ можно было причислить его прямо и рѣшительно къ породѣ домашнихъ кошекъ. При врожденномъ отвращеніи къ малѣйшему пятнышку, онъ вглядывался по временамъ въ пылинки, освѣщенныя въ воздухѣ лучемъ свѣта, тщательно сметалъ ихъ съ рукава или манишки и, терпѣливо засѣдая за своей работой, казалось, каждую минуту готовъ былъ броситься за мышью, если бы она вдругъ мелькнула въ какомъ-нибудь углу.

Наконецъ, всѣ письма разобраны и разсортированы, кромѣ одного особенно важнаго, которое онъ отложилъ въ сторону. Заперевъ секретныя бумаги въ ящикъ, м-ръ Каркеръ позвонилъ, и на этотъ призывъ явился его братъ.

— Развѣ я тебя спрашивалъ?

— Разсыльный вышелъ, a послѣ него моя очередь.

— Твоя очередь! — бормоталъ приказчикъ, — это мнѣ очень пріятно, особенно теперь.

Онъ съ презрѣніемъ отвернулся отъ брата.

— Мнѣ бы не хотѣлось безпокоить тебя, Джемсъ, — робко проговорилъ Каркеръ младшій, — но…

— Ты хочешь сказать что-нибудь? Я зналъ это. Ну?

Не измѣняя положенія, не поднимая глазъ на брата, м-ръ Каркеръ продолжалъ вертѣть бумагу въ рукахъ.

— Что-жъ ты не говоришь? — повторилъ онъ рѣзко.

— Меня очень безпокоитъ участь бѣдной Гэрріетъ.

— Это что еще? Я не знаю никакой Гэрріетъ.

— Бѣдняжка очень измѣнилась, и ея здоровье ослабѣло.

— Она измѣнилась давнымъ-давно, и мнѣ нѣтъ надобности о ней говорить.

— Если бы ты согласился меня выслушать…

— Къ чему мнѣ слушать тебя, братъ мой Джонъ? — возразилъ приказчикъ, дѣлая особое удареніе ыа послѣднихъ словахъ, произнесенныхъ саркастическимъ тономъ. — Гэрріетъ Каркеръ, говорю тебѣ, давнымъ-давно сдѣлала выборъ между двумя братьями, и раскаиваться теперь было бы поздно.

— Она и не раскаивается. Ты не хочешь понять меня, братъ. Малѣйшій намекъ на что-нибудь въ этомъ родѣ былъ бы съ моей стороны черною неблагодарностью. Повѣрь, Джемсъ, ея самопожертвованіе столько же огорчаетъ меня, какъ и тебя.

— Какъ и меня?

— То есть, я столько же огорченъ ея выборомъ, сколько ты сердитъ на него.

— Сердитъ?

— Или сколько ты имъ недоволенъ. Прибери самъ приличное выраженіе. Ты понимаешь мою мысль и знаешь, что я не имѣю намѣренія обижать тебя.

— Всѣ твои поступки — обида для меня, — возразилъ приказчикъ, бросивъ на него гнѣвный взглядъ, за которымъ тотчасъ же послѣдовала язвительная улыбка. — Не угодно ли вамъ унести эти бумаги. Я занятъ.

Вѣжливый тонъ еще сильнѣе выражалъ скрытую злость. Младшій братъ, опустивъ голову, пошелъ изъ комнаты, но на порогѣ остановился опять.

— Когда Гэрріетъ, — сказалъ онъ, — упрашивала тебя за меня при первомъ обнаруженіи твоего справедливаго негодованія, когда она покинула тебя, Джемсъ, чтобы слѣдовать за своимъ погибшимъ братомъ, y котораго во всемъ свѣтѣ не оставалось никого, кромѣ ея, она была молода и прекрасна. Если бы ты согласился взглянуть на нее теперь, я почти увѣренъ, она пробудила бы въ тебѣ удивленіе и состраданіе.

Приказчикъ опустилъ голову и оскалилъ зубы.

— Въ тѣ дни, — продолжалъ братъ, — мы оба думали, что она, молодая и прекрасная, выйдетъ замужъ и будетъ счастлива. О, если бы ты зналъ, съ какимъ самоотверженіемъ отказалась она отъ этихъ надеждъ, съ какою твердостью пошла она по избранному пути, никогда не оглядываясь назадъ! Братъ, ты не можешь сказать, что ея имя чуждо для твоего слуха!

— Вотъ какъ! Это замѣчательно. Ты меня изумляешь.

— Могу я продолжать? — кротко спросилъ Джонъ Каркеръ.

— Сдѣлай одолженіе, — отвѣчалъ братъ съ язвительной улыбкой. — А, впрочемъ, не лучше ли тебѣ идти своей дорогой?

Джонъ Каркеръ вздохнулъ и тихонько поплелся къ дверямъ. Голосъ брата остановилъ его на порогѣ.

— Если она, какъ ты говоришь, твердо идетъ по пути, ею избранному, скажи ей, что я съ такою же твердостью иду по своей дорогѣ. Скажи ей, что рѣшенія мои неизмѣнны, и моя грудь, твердая, какъ мраморъ, неспособна оборачиваться назадъ.

— Я ничего ей не скажу. Мы никогда не говоримъ о тебѣ. Только разъ въ годъ, въ день твоего рожденія, Гэрріетъ вспоминаетъ твое имя и желаетъ тебѣ счастья. Больше никогда мы не говоримъ о тебѣ.

— Въ такомъ случаѣ потрудись съ этими словами обратиться къ себѣ самому, и пусть они будутъ для тебя урокомъ, что я менѣе всего расположенъ толковать съ тобой о предметѣ, который до меня не касается. Замѣть это хорошенько однажды навсегда. Я не знаю никакой Гэрріетъ Каркеръ. Такой женщины нѣтъ на свѣтѣ. У тебя есть сестра, и ты можешь любоваться ею, сколько хочешь. У меня не было и нѣтъ сестры.

Сказавъ это, м-ръ Каркеръ съ язвительной улыбкой указалъ на двери и отвернулся. По выходѣ брата онъ взялъ письмо, лежавшее на конторкѣ, сломалъ печать и съ величайшимъ вниманіемъ принялся за чтеніе.

Письмо было отъ м-ра Домби, изъ Лемингтона. М-ръ Каркеръ, быстро пробѣжавшій всѣ другія бумаги, читалъ теперь съ большой медленностью, останавливаясь на каждой фразѣ, взвѣшивая каждое слово. М-ръ Домби писалъ, между прочимъ:

"Путешествіе, сверхъ ожиданія, доставило мнѣ много наслажденій, и я не расположенъ назначать срока для своего возвращенія. Было бы недурно, Каркеръ, если бы вы потрудились сами пріѣхать въ Леминтонъ и лично извѣстить меня о ходѣ нашихъ дѣлъ…" Особенно замѣчателенъ былъ постскриптъ: "Забылъ сказать о молодомъ Гэѣ. Если "Сынъ и Наслѣдникъ" не отправился и стоитъ еще въ докахъ, назначьте въ Барбадосъ другого мальчгіка, a Гэя удержите въ лондонской конторѣ. Я еще не рѣшился, что изъ него сдѣлать".