Чарльз Диккенс - Домби и сын

— Дружище, — началъ капитанъ, задыхаясь и дрожащимъ голосомъ, — обо многомъ я хотѣлъ бы съ тобой переговорить, но въ эту минуту языкъ мой остается на привязи. Мой молодой другъ, Вальтеръ, потонулъ для меия только прошлою ночью, и я, какъ видишь, стою на экваторѣ. Но ты и я еще живы, любезный мой благодѣтель, и авось корабли наши столкнутся когда-нибудь бортъ о бортъ.

— Не совѣтую тебѣ этого желать, любезный мой другъ, — отвѣчалъ Каркеръ съ тою же саркастическою откровенностью, — наши встрѣчи для тебя не обойдутся даромъ, будь въ этомъ увѣренъ. Человѣкъ я не слишкомъ нравственный; но пока я живъ, и пока есть y меня уши и глаза, я никому въ свѣтѣ не позволю издѣваться надъ домомъ или шутить надъ кѣмъ-нибудь изъ его членовъ. Помни это хорошенько, любезный другъ, и маршъ-маршъ на лѣво кругомъ.

Оглянувшись еще разъ вокругъ себя, капитанъ медленно вышелъ изъ дверей, оставивъ м-ра Каркера передъ каминомъ въ самомъ веселомъ и счастливомъ расположеніи духа, какъ будто душа его была столь же чиста, какъ его блестящее голландское бѣлье.

Проходя черезъ контору, капитанъ инстинктивно взглянулъ на мѣсто, гдѣ сиживалъ бѣдный Вальтеръ; тамъ теперь былъ другой молодой человѣкъ съ прекраснымъ свѣжимъ лицомъ, точь-въ-точь какъ y Вальтера, когда они въ маленькой гостиной откупоривали предпослѣднюю бутылку знаменитой старой мадеры. Сцѣпленіе идей, пробужденныхъ такимъ образомъ, значительно облегчило душу капитана. Мало-по-малу сильный гнѣвъ началъ потухать, и слезы ручьями полились изъ его глазъ.

Возвратившись къ деревянному мичману, капитанъ усѣлся въ углу темнаго магазина, и его негодованіе, при всей напряженности, совершенно уступило мѣсто душевной тоскѣ. Всякая вражда должна была умолкнуть передъ торжественнымъ лицомъ смерти, и никакіе плуты въ свѣтѣ не могли устоять передъ священной памятью отшедшаго друга.

Единственная вещь, которая, независимо отъ погибели Вальтера, представлялась уму капитана съ нѣкоторою ясностью, была та, что вмѣстѣ съ Вальтеромъ погибли для него всѣ связи въ этомъ мірѣ. Онъ упрекалъ себя, и довольно сильно, за содѣйствіе невинному обману Вальтера, но въ то же время, вспоминая о м-рѣ Каркерѣ, извинялъ себя тѣмъ, что приведенъ былъ въ заблужденіе такимъ плутомъ, который могъ опутать самого сатану. М-ръ Домби, тоже какъ его приказчикъ, былъ, очевидно, человѣкомъ недосягаемымъ и недоступнымъ въ человѣческихъ отношеніяхъ. О встрѣчѣ съ Флоренсой теперь, конечно, нельзя было и думать, и баллада о любовныхъ похожденіяхъ Пегги должна быть предана вѣчному забвенію. Думая о всѣхъ этихъ вещахъ и совершенно забывая о собственной обидѣ, капитанъ Куттль пристально и тоскливо смотрѣлъ на мебель темной комнаты, какъ будто видѣлъ въ ней корабельные обломки, въ безпорядкѣ разбросанные передъ его глазами.

При всемъ томъ, кипитанъ не забылъ своего послѣдняго земного долга въ отношеніи къ бѣдному Вальтеру. Подбодривъ себя и разбудивъ Роба, который въ самомъ дѣлѣ чуть не уснулъ при этихъ искусственныхъ сумеркахъ, капитанъ заперъ на ключъ двери магазина и, отправившись вмѣстѣ съ нимъ на толкучій рынокъ, купилъ двѣ пары траурнаго платья — одну, необычайно узкую, для Точильщика, другую, необычайно широкую, для собственной особы. Онъ промыслилъ также для Робина оригинальную шляпу, равно замѣчательную какъ по симметріи, такъ и по счастливому сочетанію въ ней матроса съ угольнымъ мастеромъ. Все это имъ продалъ одинъ честнѣйшій негоціантъ, который самъ не могъ надивиться, какимъ образомъ платье пришлось имъ впору, и замѣтилъ относительно фасона, что изящнѣе ничего не могли выдумать всѣ художники города Лондона, соединенные вмѣстѣ. На этомъ основаніи капитанъ и Точильщикъ тотчасъ же облеклись въ свои новые костюмы и представили глазамъ изумленныхъ наблюдателей чудную картину, достойную геніальнѣйшей кисти.

Въ этой измѣненной формѣ капитанъ имѣлъ честь принимать y себя передъ обѣдомъ м-ра Тутса.

— Я теперь на экваторѣ, молодой человѣкъ, и могу только иодтвердить вчерашнія новости! Скажите молодой женщинѣ, чтобы она осторожно сообщила объ этомъ молодой леди, и скажите еще, чтобы онѣ обѣ не думали больше о капитанѣ Куттлѣ, хотя самъ я буду думать о нихъ, когда ураганы омрачатъ горизонтъ и волны разъярятся на бурномъ морѣ… пріищите это мѣсто y доктора Уатса и положите закладку {Doctor Watts — извѣстный сочинитель молитвъ и гимновъ; но капитанъ Куттль здѣсь, какъ и вездѣ, дѣлаетъ невѣрную цитату, выхвативъ нѣсколько словъ изъ матросской пѣсни и приписавъ ихъ Уатсу. Примѣч. перев. }.

Разсмотрѣніе дружескихъ проектовъ м-ра Тутса капитанъ отложилъ до удобнѣйшаго времени и поспѣшил] проститься съ этимъ джентльменомъ. Духъ капитана Куттля разстроился до такой степени, что онъ почти рѣшился въ этотъ день не принимать предосторожностей противъ вторженія м-съ Макъ Стингеръ и безпечно оставить себя на произволъ слѣпого рока, не помышляя о томъ, что можетъ случиться. Къ вечеру, однако, ему замѣтно сдѣлалось лучше, и онъ разговорился съ Робиномъ о Вальтерѣ, причемъ весьма лестно и благосклонно отозвался объ усердіи и вѣрности самого Робина. Точильщикъ не краснѣя слушалъ всѣ эти похвалы и, вытаращивъ глаза на своего хозяина, притворился растроганнымъ до слезъ отъ глубокаго сочувствія. Въ то же время онъ старался удержать въ своей головѣ съ наивозможною точностью всѣ слова и жесты капитана, чтобы при первомъ случаѣ представить подробный рапортъ м-ру Каркеру. Шпіонъ!

Какъ скоро Точильщикъ заснулъ крѣпкимъ сномъ подъ своимъ прилавкомъ, капитанъ зажегъ восковую свѣчу, надѣлъ очки — при вступленіи въ магазинъ инструментальнаго мастера онъ считалъ непремѣнною обязанностью надѣвать очки, хотя y него зрѣніе было ястребиное — и открылъ молитвенникъ на статьѣ: «Панихида». Долго и усердно читалъ капитанъ, останавливаясь по временамъ, чтобы отереть глаза, съ благоговѣніемъ поручая душу своего друга Господу Богу. Вѣчная тебѣ память, Вальтеръ Гэй!

Взглянемъ теперь на два дома, не близкіе одинъ отъ другого, однако, и не такъ отдаленные, чтобы сообщеніе между ними могло казаться затруднительнымъ въ этомъ огромномъ городѣ, Лондонѣ.

Первый стоитъ въ зеленомъ и лѣсистомъ предмѣстьи близъ Норвуда. Это — не чертогъ. Но безъ малѣйшей претензіи на огромность, домикъ расположенъ прекрасно и обстроенъ со вкусомъ. Уютная терраса, покрытая дерномъ, цвѣтникъ, группы деревъ, изъ которыхъ выдѣляются прелестныя формы ивы и ясеня, оранжерея, сельская веранда съ пахучими растеніями, обвившимися вокругъ столбиковъ, простая наружность дома, хорошо расположенныя пристройки, — все это въ миніатюрныхъ размѣрахъ, приспособленныхъ къ деревенскому хозяйству, но во всемъ изобиліе изящества и комфорта, котораго до стало бы и на дворецъ. Это сказано не безъ основанія. При входѣ въ домикъ васъ поражаютъ изысканность и роскошь, и вы удивляетесь богатѣйшему колориту, съ которымъ встрѣчается вашъ глазъ на каждомъ шагу. Мебель превосходно приспособлена къ устройству и объему маленькихъ комнатъ; затѣйливыя стекляныя двери и окна пропускаютъ свѣту ни больше ни меньше, какъ сколько нужно для освѣщенія предметовъ на полу и на стѣнахъ. Здѣсь — небольшая коллекція эстамповъ и картинъ; тамъ — въ красивыхъ углубленіяхъ отборныя книги, a тутъ — фантастическія шахматы, игральныя кости, триктракъ, карты, билліарды.