Чарльз Диккенс - Домби и сын

Какъ бы то ни было, на этотъ разь его сынгь кричалъ во всю ночь на всѣ возможные напѣвы. Неудивительно: бѣдный Павелъ терялъ свою вторую мать, или правильнѣе, первую мать, которая съ любовью привѣтствовала возникающую зарю его жизни: ужасное лишеніе, какое только можетъ вытерпѣть сиротствующій младенецъ! Тотъ же ударъ лишилъ его сестру единственнаго вѣрнаго друга, и Флоренса горько рыдала до глубокой полночи, пока печальный сонъ не сомкнулъ ея вѣждъ. Но всѣ эти вещи не относятся къ дѣлу: не станемъ толковать о нихъ.

Миссъ Токсъ обитала въ небольшомъ темномъ домикѣ, стоявшемъ съ незапамятныхъ временъ англійской исторіи на западной сторонѣ города, гдѣ онъ пріютился въ тѣни, за угломъ, какъ бѣдный родственникъ большой модной улицы, откуда свысока смотрѣли на него великолѣпныя зданія. Это жилище, расположенное не то чтобы на дворѣ, и не то чтобы за дворомъ, находилось въ самомъ скучномъ глухомъ переулкѣ, гдѣ черезъ ущелья каменной мостовой сильно начинала пробиваться трава и зеленый мохъ. Этотъ пустынный пріють именовался Княгининымъ Лугомъ, и на этомъ Княгининомъ Лугу красовалась Княгинина Капелла, и въ эту Княгинину Капеллу каждое воскресенье, по звону громкаго колокола, собиралось человѣкъ двадцать или тридцать сихъ и оныхъ слушателей мужского и женскаго пола. Тутъ же, почти подлѣ, къ великому соблазну благочестивыхъ душъ, стоялъ трактиръ подъ вывѣскою "Гербъ княгини", куда по временамъ заходили лакеи въ самыхъ великолѣпныхъ ливреяхъ. Въ оградѣ, передъ дверьми трактира, неизвѣстно ради какихъ потребъ, былъ поставленъ портшезъ, употреблявшійся въ незапамятныя времена, когда лондонскія дамы любили качаться на носилкахъ; a перила трактирной ограды въ хорошую погоду украшены были мѣдными кружками, которыхъ иной разъ, по счету миссъ Токсъ, находилось до сорока восьми.

Тутъ же, на Княгининомъ Лугу, кромѣ жилища миссъ Токсъ, стоялъ еще другой частный домъ, да еще какія-то огромныя ворота, которыя всегда крѣпко-накрѣпко были заперты тяжелыми запорами и не отворялись ни въ какомъ случаѣ. По всей вѣроятности, это былъ вышедшій изъ употребленія входъ въ чьи-то конюшни, и эту догадку подтверждалъ сильный конюшенный запахъ, распространявшійся по всему Княгинину Лугу. Окна изъ спальной миссъ Токсъ, расположенной назади, выходили прямо на эти конюшни, гдѣ безпрестанно возились кучера, производя оглушительный шумъ почти во всякое время дня и ночи. Здѣсь же, на задней стѣнѣ, тоже прямо передъ окнами миссъ Токсъ, конюхи имѣли обыкновеніе развѣшивать и просушивать свои кафтаны, армяки, куртки, жилеты и другія болѣе таинственныя принадлежности своего гардероба.

Владѣльцемъ другого частнаго дома на Княгининомъ Лугу былъ отставной буфетчикъ, женатый на ключницѣ. У этой счастливой четы ианималъ квартиру съ мебелью холостой джентльменъ, мужчина коренастый, одеревенѣлый съ выпученными глазами и совершенно синимъ лицомъ. Былъ онъ чиномь майоръ и, по увѣренію миссь Токсъ, онъ смотрѣль настоящимъ Марсомъ. Храбрый воинъ и прелестная дѣва имѣли обыкновеніе посылать другъ къ другу газетные листы и памфлеты, и эта платоническая любезность производилась чрезъ чернаго майорова слугу, котораго мисъ Токсъ обыкновенно величала "кореннымъ туземцемъ", хотя не соединяла съ этимъ именемъ никакой географической идеи.

Дворъ и лѣстница y миссъ Токсъ были самыя маленькія, и быть можетъ, говоря вообще, во всей Англіи не было такого съ верху до низу неуклюжаго и кривого домика, какъ жилище этой дѣвы; но зато, говорила миссъ Токсъ, — какое мѣстоположеніе! Дневной свѣтъ едва проникалъ сюда въ зимнее время, солнце не заглядывало и весною, воздуху — никогда никакого, торговой дѣятельности не было и слѣдовъ. При всемъ томъ, говорила миссъ Токсъ, — подумайте о мѣстоположеніи! То же самое говорилъ пучеглазый, синій майоръ, бывшій вообще безъ ума отъ Княгинина Луга: всегда и во всякомъ мѣстѣ, особенно въ клубѣ, который посѣщалъ, онъ любилъ сводить разговоръ на знатныхъ особъ, жившихъ въ ближайшей модной улицѣ, чтобы имѣть удовольствіе сказать, что они его сосѣди.

Смурый домикъ миссъ Токсъ былъ ея собственный домикъ, доставшійся по духовному завѣщанію отъ покойнаго оригинала миніатюрнаго портрета съ длинной косой и напудренной головою, который всегда висѣлъ на почетномъ мѣстѣ передъ каминомъ. Большая часть мебели миссъ Токсъ принадлежала къ тѣмъ временамъ, когда были въ употребленіи напудренныя головы и длинныя косы; тутъ особенно кидались въ глаза: хитрая четвероногая машинка для нагрѣванія тарелокъ, y которой кривыя ножки всегда растопыривались въ разныя стороны къ удовольствію приходившаго гостя, да еще старинное ветхозавѣтное фортепьяно съ именемъ мастера, украшеннымъ гирляндой сладкаго гороху.

Хотя майоръ Багстокъ достигъ до возраста, называемаго въ учтивой литературѣ великимъ меридіаномъ жизни, и хотя онъ спускался подъ гору земного путешествія съ окоченѣлыми челюстями, съ дряблымъ голосомъ, съ отвислыми слоновыми ушами и ужасно выпученными глазами, однако-жъ онъ чрезвычайно гордился лестнымъ къ себѣ вниманіемъ миссъ Токсъ и щекоталъ свое тщеславіе фантастическимъ представленіемъ, что это была дама самаго высокаго полета. Объ этомъ ужъ не разъ намекалъ онъ и въ клубѣ, придавая своей особѣ очень замысловатые эпитеты, бывшіе единственнымъ источникомъ его неистощимаго остроумія. Онъ величалъ себя старикомъ, старичиной, старцемъ, стариной, старикашкой, или просто, старымъ Багстокомъ, и въ то же время, благодаря гибкости англійскаго языка, видоизмѣнялъ на разныя манеры свое собственное имя Джозефа, съ которымъ вообще онъ стоялъ на самой короткой ногѣ.

"Джозефъ Багстокъ, сэръ, — говорилъ майоръ, махая своей палкой, — стоитъ дюжины такихъ, какъ вы. Если бы между вами было побольше изъ породы Багстоковъ, вамъ было бы отъ этого не хуже. Старина Джо себѣ на умѣ, сэръ, ему недалеко ходить за женой, если бы онъ захотѣлъ; но y Джоя, сэръ, каменное сердце, желѣзная грудь. Его не проведешь, сэръ; о, старичина Джозъ чертовски хитеръ!". Послѣ такой деклараціи, изъ желѣзной груди обыкновенно выходили шипящіе звуки, синій цвѣтъ лица превращался въ багровый, и глаза, казалось, совсѣмъ хотѣли выпрыгнугь изь головы.

Несмотря на эти похвалы, расточаемыя собственной особѣ, майоръ былъ чрезвычайно самолюбивъ. Едва ли еще могъ найтись человѣкъ съ такимъ самолюбивымъ сердцемъ или, правильнѣе, съ такимъ самолюбивымъ желудкомъ, какъ y маіора, должно сказать, что этотъ послѣдній органъ былъ y него гораздо болѣе развитъ, чѣмъ первый. Ему и въ голову не приходило, чтобы кто-нибудь могъ передъ нимъ гордиться или пренебрегать имъ и всего менѣе, чтобы могла пренебрегать имъ несравненная миссъ Токсъ, которая, нѣтъ сомнѣнія, была безъ ума отъ храбраго воина.